Юрий Любушкин - Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД

На основании вышеизложенного приказываю:

1. Лица, оказывающие любое содействие диверсантам и так называемым партизанам, также уличённые в сборе разведданных о дислокации наших войск или иной информации военного характера, задерживаются и немедленно передаются в СД (Служба безопасности). В случае невозможности передачи таких лиц в СД или оказания ими вооружённого сопротивления – уничтожать на месте невзирая на пол и возраст. Все родственники пособников диверсантов и партизан незамедлительно берутся в заложники, включительно до лиц 12–летнего возраста.

2. За откровенное враждебное проявление к военнослужащим Вермахта, а также в случаях вооружённого нападения расстреливать каждого десятого жителя в том месте, где было совершено нападение или установлен факт враждебного проявления.

Для расстрела и казни широко привлекать местную полицию, а также лиц, лояльно относящихся к немецкому порядку и рейху.

Дома, любые строения и все имущество (после отбора всего необходимого для нужд Германии и воюющей армии) нападавших или враждебно настроенных лиц, а также лиц, их приютивших или укрывающих от немецких властей, – немедленно уничтожаются (сжигаются) без всякой жалости.

3. В случае покушения на убийство или убийство военнослужащего (военнослужащих) Германской армии казнить поголовно жителей населённого пункта (деревни), где было совершено покушение (убийство) невзирая на пол и возраст, в т. ч. и детей.

Данное селение подлежит немедленному и полному уничтожению (сожжению).

В обязательном порядке привлекать для таких акций возмездия лиц, добровольно перешедших на службу Третьего рейха, и полицейских местных участков (славянского происхождения).

4. Предупредить лиц славянского происхождения (национальности), находящихся на службе в местных полицейских участках, о персональной ответственности каждого за строжайшее и неукоснительное выполнение п. п. 1—3 настоящего Приказа. В случае малейшего проявления с их стороны халатности и попустительства в исполнении вышеуказанных пунктов Приказа они будут немедленно переданы в органы СД или расстреляны без постановления Военно–полевого суда. Расстрелы проводить публично, перед строем местного полицейского участка самими полицейскими в присутствии германского военного представителя.

5. Военнослужащих Германской армии, особо отличившиеся при выполнении п. п. 1—4 настоящего Приказа, представлять к внеочередному награждению и поощрению по службе.

6. Исполнение данного Приказа возложить на командиров всех уровней (вплоть до командиров взводов) группы армий «Центр». Командирам вышестоящих уровней ежедневно контролировать исполнение данного Приказа своими подчинёнными и докладывать в штабы соединений (групп) армий «Центр».

Командующий группой армий «Центр»

генерал–фельдмаршал Феодор фон Бок,

Smolensk, «____» октября 1941 г.

Шульце лихорадочно стреляет в него, и все мимо. Тьфу ты! Как можно не попасть с такого расстояния?! А–а?!.

Торопливо перезаряжает винтовку, гильзы со звоном падают к его ногам. Ещё выстрел. Ещё один. И… опять мимо. Да что же это такое?

— А ну, дай‑ка я сниму этого русского, – из‑за его спины вырастает верный товарищ Вилли, – вышибу его поганые мозги!

Ефрейтор тоже мажет. Что вообще происходит? Уж если у такого стрелка дрогнула рука, тогда и об остальных говорить не приходится. А парни сзади галдят, подпирают своими разгорячёнными телами.

— Чего вы там застряли? А–а, все ясно. Нашли развлечение… Устроили охоту за русским…

Кто‑то, вскинув винтовку, целится в ползущего по кирпичному крошеву человека. Секунда, другая, и прогремит выстрел.

— Не сметь! Я сам! – орёт ефрейтор. – Он мой…

Выстрел. Другой. Промах. Пули с мерзким воем рикошетят об обломки кирпича. А русский капитан беззвучно смеётся, вплотную приближаясь к ним. Он что – издевается над ними?!

И тут…

Шульце кажется, что он тогда поседел за одно мгновение. Русский разжал ладонь и… Не может быть! Нет, нет, нет! Найн, найн, найн!

Из грязной, разбитой в кровь руки, щёлкнув запалом, покатилась к ним под ноги ребристая граната. Ф-1! Разброс разящих всех и вся осколков – двести метров!

— На–аа–йн!..

Не помня себя от страха, он нырнул за спасительный угол разбитого здания. Остальным парням пришлось туго. Им прост о не повезло в тот день. Многих убило наповал. Многих покалечило. Уцелели только он и Вилли… А как – он и сам не помнит. А эти горящие испепеляющей ненавистью глаза русского капитана, в изодранной в клочья гимнастёрке, Шульце будет помнить всю оставшуюся жизнь. Такое не забывается… Он, кажется, ещё и смеялся им в лицо, этот обречённый на жуткую погибель русский капитан с малиновой шпалой в петлице.

Нет, точно смеялся…

После этого эпизода в полку его стали называть не иначе, как Шульце–везунчик. Или просто везунчик.

…Вот и пойми этих русских: то толпами валят в плен сдаваться. Здоровые, мордатые мужики. Поросят можно об их лбы расшибать. А то в одиночку, израненные, умирают, но не сдаются. Хрен поймёшь эту загадочную славянскую душу.

Плохо было ему, Шульце… Да ещё этот жуткий русский капитан с перебитыми ногами снова полз к нему со своей гранатой. И не убежать, и не скрыться от этого русского.

— А–аа! – заорал Шульце и очнулся от нестерпимой боли. И хоть его всего колотило от холода, пронизывающего каждую клетку его тела, страшно хотелось пить. Пить!.. Но воды не было и в помине. Эти паршивые русские не только тяжело ранили его, а ещё и пробили добротную немецкую флягу. Боже, что за день сегодня! И теперь он может сдохнуть посреди этого ледяного поля не только от потери крови, но и от жажды. Вот и все – закончилось его везенье.

А внутри его бушевали пламя и боль. Боль не покидала его ни на секунду. Господи! Будет ли этому конец? Неужели он сдохнет вот так – бесславно, истекая кровью? Надо перевязать рану… Но как? Он неудачно пошевелился, доставая перевязочный пакет, и… снова потерял сознание. И поплыл, поплыл по мутной жаркой пелене. То выныривая из неё, то снова с головой проваливаясь в горячую чёрную бездну.

Пить!..

На миг мелькнуло знакомое женское лицо. Магда, ты? Помоги мне, я умираю! Лицо было близко–близко: можно дотронуться рукой. Оно смеялось, сатанински хохотало, словно издеваясь над его беспомощностью. И вдруг, оскалив огромные клыки, рявкнуло на него, брызжа кровавой слюной. Ты чего это удумала, Маг… Но лицо уже растворилось в кровавой кромешной мути. Было и нет его.

А навстречу к нему снова полз русский капитан, лихорадочно тряся седой бородой. Фу–у, ну и бородища у него! Вся обляпана кровью. Да это и не капитан вовсе, а тот самый старик из деревни под Вязьмой. Да, да – это он. Высокий, кряжистый, с седой бородой. Старик… Такие же горящие ненавистью и злобой варварские глаза. Как же они их всех ненавидят. Таким не нужен новый германский порядок. Им подавай обратно их колхозы и Сталина.