Александр Мазин - Утро Судного Дня

Нельзя сказать, что мне это понравилось.

Дядя Коля повел меня в императорское крыло, но до Государева кабинета мы не дошли. Свернули на одну из боковых галерей.

Здесь нас ждал целый взвод лейб-гвардейцев, возглавляемый аж поручиком. Неслабо, учитывая, что чин поручика лейб-гвардии соответствует полковничьим жандармским погонам. Останавливать нас не стали. Караул салютовал и расступился. Двери раздвинулись автоматически.

— Доставил, Андрей Алексеевич! — доложил дядя Коля.

Дед встал. На нем был парадный мундир действительного тайного советника. И смотрелся дед так, что сразу хотелось вытянуться по стойке смирно и рапортовать. Но это был мой дед, так что рапортовать я не стал. Мы обнялись. Потом дед отстранился и с полминуты изучал мою юную физиономию.

— М-да, — изрек он наконец. — Батька твой мне говорил, но как-то не верилось.

— Теперь верится? — спросил я, улыбаясь.

— Теперь верю. И завидую, Тёмка! Как так получилось?

— Есть пара идей, — сказал я. — Как только узнаю точно, непременно с тобой поделюсь.

— Не возражаю. Я тоже не против скинуть годков пятьдесят. Николай, ты можешь быть свободен. Эх, Тёмка! Как я рад, что всё обошлось. Отец твой — просто кремень. Только позавчера я узнал, где ты был.

— Не злись на него, дед, — сказал я. — Батя дал мне слово.

— Ну и что? Ты у меня — единственный внук! Мог бы мне сказать!

— Дед, ну ладно! У тебя и так с сердцем проблемы!

— Уже нет. Оно у меня теперь механическое. Насос. Железяка! Представь: оно не стучит, а урчит! — Дед засмеялся, но тут же оборвал смех и добавил серьезно: — Никогда бы не согласился, но время такое — не до инфарктов. Эх, Тёмка, Тёмка! Знаешь, когда ты родился, мы все думали, что наш мир — незыблем. Даже когда началась вся эта дрянь с «ифритом», всё равно мы верили, что Россия превзойдет любые катаклизмы. Если бы ты знал, Тёмка, из каких топей мы тогда вырвались!

— Дед, я всё знаю. Забыл, где я учился?

Дед посмотрел на меня пристально, потом признал нехотя:

— Да. Ты должен знать. Это меня твоя нынешняя физиономия с толку сбила. Сущий юнец ты с виду, Артём Грива! — Дед захихикал. И вдруг как-то сразу весь подобрался, посерьезнел: — Всё, лирики довольно. Артём, сейчас ты подробно и вдумчиво расскажешь всё, что с тобой произошло. Всю эту безумную историю, в которую ты угодил.

— Ты уж прости меня, дед, но все я рассказать не могу.

— Это еще почему? Боишься, что ли, контракт нарушить? Так ты не бойся. Пусть они себе твой контракт знаешь куда засунут!

— Дед, есть кое-что посерьезнее контракта.

— Если у тебя блок, это не страшно, — заявил дед. — Лучшие наши спецы будут здесь не позже сегодняшнего вечера.

— У меня нет блока, — сказал я. — Это вопрос совести, а не психиатрии. Я дал клятву. И нарушить ее только потому, что внутри Комитета нашлись бесчестные люди, я не могу.

— Кому ты клятву дал? Комитету своему? Так они едва тебя не ухлопали! — проворчал дед.

— Дед, ты не понял. С «Аладдином» я подписал контракт. Сейчас этот контракт можно считать разорванным, но не разглашать внутренние секреты «Аладдина» я клялся на Писании. А это, как ты понимаешь, совсем другое.

Дед выругался. Нелитературно.

— Да, дед, — сказал я. — У них тоже есть психологи. И они, поверь, не зря свой хлеб кушают.

— Выходит, клятва эта тебе дороже, чем Родина? — спросил дед.

Я пожал плечами. Некорректно поставленный вопрос.

— И все-таки ты расскажешь, — сурово произнес дед. — Причем не мне.

— А кому? — насторожился я.

— Мне, — раздалось за моей спиной.

Я обернулся, как ужаленный. И вытянулся стрункой. Государь.

— Ваше Величество!

— Андрей Алексеич, можно тебя попросить оставить нас вдвоем? — произнес Государь.

— Да, Ваше Величество. — Дед слегка поклонился и вышел, успев шепнуть мне на прощание: — Чуть не забыл. Красавица твоя у меня живет. Уже по-русски болтает.

Государь дедово кресло занимать не стал. Сел на диванчик у окна, показал на стул напротив, садись, мол.

Я сел. Своеобразное ощущение — сидеть в присутствии Государя.

— А ты действительно помолодел, Артём Грива, — сказал он.

— Ваше Величество, я не знаю, как так получилось. Если бы знал…

— Есть такое слово — чудо, — сказал Государь.

— Ну не то чтобы чудо. Есть одна фирма в Гонконге…

— Знаю, — перебил меня Государь. — Мне предлагали.

— И — вы?!..

— Я отказался. Мне довольно того, что Богом отпущено.

— Меня-то не спрашивали, Ваше Величество, — смущенно проговорил я. — К сожалению, я не имею права об этом рассказывать. Я поклялся…

— Можешь. Мне — можешь, — Государь улыбнулся.

Эту улыбку я помнил с детства. Именно так он улыбался на гало-портрете в моей детской. В углу — маленький иконостас, на стене напротив окна — Государь. Правда, на том портрете волосы Государя еще не были седыми.

— Мне — можешь, — сказал Государь. И добавил торжественно: — Именем Господа нашего освобождаю тебя от всех клятв, кроме дворянской присяги!

Я склонил голову. Государь — глава нашей Православной церкви. Выше него — только Господь. Его именем Государь всея Руси Александр Четвертый мог это сделать.

— Теперь честь твоя не потерпит урона, если ты захочешь поделиться со мной тем, что знаешь, — уже обычным голосом продолжал Государь. — Если захочешь, — повторил он. — Я тебя не неволю, Артём.

Я чувствовал, что Государь говорит искренне. И еще я знал: Государь предоставил мне выбор, потому что был уверен во мне. В том, что я, принимая решение, буду руководствоваться не собственной выгодой, а интересами моей страны. Так же, впрочем, как любой русский дворянин. Это был высочайший уровень доверия. Я могу промолчать. И никто меня не упрекнет. Никто не скажет: ты должен! Скорее всего, никто, кроме нас двоих, об этом даже не узнает.

Но я-то буду знать. И Государь. За мной останется долг, который мне, скорее всего, никогда не удастся вернуть.

И все-таки я колебался… Слишком много было в моей истории такого, во что очень трудно поверить. Поверит ли мне мой Государь?

Я встал и поклонился. И сказал честно:

— Благодарю, Ваше Величество! Я готов рассказать все, но не знаю, поверите ли вы мне…

— Я постараюсь, — со всей серьезностью произнес Государь.

Я говорил несколько часов. С самого начала. С того дня, когда заглянул в выжженное в бронированной двери отверстие и увидел существо, возникшее ниоткуда.

Это был долгий рассказ. Я рассказывал подробно, особо останавливаясь на том, что считал более важным. Собственные выводы старался свести к минимуму. Только факты. Государь прерывал меня крайне редко. Один раз — распорядившись, чтобы нам принесли поесть, второй — когда я рассказал о нашем разговоре с дядей Колей, случившемся в позапрошлом июле. Когда тайный советник сказал мне: «Государя здесь представляю я». Рассказывая об этом эпизоде, я попросил Государя снисходительно отнестись к словам начальника Управления по связям и не использовать сказанное мной во вред его карьере.