Денис Бурмистров - Религер. Последний довод

– Все указывает на то, – лицо Егора осветил огонек сигареты. – И нам бы нужно поспешить.

– Надеюсь, что ты не ошибся, – Иванов выступил вперед, вгляделся в окна дома. – Иначе может случиться скандал.

Тут его ноздри раздулись, он шумно втянул воздух, осязая принесенный ветерком запах. Быстро повернулся к Волкову, гневно уставился на него.

– Ты опять пил? – жестко спросил он. – От тебя разит спиртным!

Егор лишь тяжело вздохнул.

– Стой здесь, – неожиданно рявкнул «серый человек». – Поговорим после.

– Он может быть полезен, – вмешался Колеров, но Исполняющий был непреклонен.

– Он позорит всех нас! Я не могу позволить, чтобы кто бы то ни было видел служителя веры, нарушающего запреты Отца нашего. Тем более, если это религер. Это недопустимо!

– Там будет драка, – как бы между делом вставил Егор.

– Это если ты ничего не напутал, – резко ответил ему Иванов. – В чем я уже сомневаюсь. Пойдет, Артем, время не ждет.

Волков, к собственному удивлению, не стал спорить. Усталость вкупе со спиртным брали свое – голова наполнилась гудящей ватой, тупая боль назойливо сверлила лоб и виски.

Религеры сошли на обочину дороги и скрылись в тени забора. До уха Егора донеслись еле слышные слова молитвы – Иванов готовил свой Дар.

Хлопнула калитка. Спустя несколько мгновений два черных силуэта пересекли поток света, льющийся из окна, друг за другом поднялись по ступеням крыльца. Остановились на фоне светло-серого прямоугольника двери. Из глубины дома донеслась мелодичная трель звонка.

Ждать пришлось недолго – дверь открылась, перед религерами выросла рослая фигура, загораживая проход. Грубый голос что-то буркнул, в ответ неразборчиво сказал Иванов. Еще вопрос. Еще ответ. Потом спросил Исполняющий. Колеров придвинулся плотнее.

Егор, облокотившись о теплый капот джипа, докуривал сигару и наблюдал за происходящим. Каким бы он ни был, но плохим религером назвать одноглазого не мог никто. Даже сейчас, несмотря на апатичное состояние и опьянение, Волков навострил уши, вслушиваясь. Нет, он не опасался ошибиться – даже если и так, то на все упреки ему плевать. Опасался он того, чего опасается охотничий пес, оставленный в резерве – что охота пройдет без него. А охота – это единственное, что у него осталось.

И все же вздрогнул, когда грянул выстрел. Резкий звук ударил по ушам, пронесся над домами и, кажется, был слышен в каждом закоулке этого темного царства затаившихся людей. Хрипло и остервенело залаяли собаки в соседних домах, неистово перебивая друг друга.

Фигуры в прямоугольнике дверного проема смешались в большой ком, протолкнулись внутрь. Что-то грохнуло, зазвенело. Прежде, чем дверь закрылась, из коридора раздался пронзительный женский крик.

Скользя по грязи плоскими подошвами дорогих ботинок, Волков прыжками несся к дому рамаи. Врезался в палисадник, почти сорвал с петель калитку.

Из дома донеслось еще три выстрела, страшный женский вопль, сорвавшийся на полуслове. Теплым дыханием донеслось эхо от примененного Дара – окна второго этажа взорвались, серебристыми рыбками наружу брызнули стекла.

Религеры действовали быстро, слаженно, умело.

Егор практически взлетел по ступеням вверх, плечом вынес дверь. Та, изогнувшись, распахнулась, с треском врезалась в стену.

Разбитый плафон с дребезжащей лампой, покосившаяся вешалка. Дальше – дверь в коридор, сразу за ней распростертое на полу тело мужчины в камуфлированных штанах и футболке. Бритый, крепкий, со сбитыми кулаками. То ли мертвый, то ли без сознания. В стороне, у плинтуса, пистолет.

Дальше!

Коридор. Сорванные со стен картины с прекрасными пейзажами и улыбающимися людьми. Комнаты по обе стороны, из темного зева одной торчали, подергиваясь в судорогах, ноги в высоких военных ботинках. Напротив, неуклюже привалившись к стене, сидела девушка в льняном платье. Круглые глаза с ужасом взирали на приближающегося мужчину. Волосы растрепаны, лицо заревано.

Наверху, на втором этаже, звуки борьбы, хлопки разбитой посуды. Егор перепрыгивает через ступени, ботинки давят осколки стекла.

Большой зал-пентагон. Сизая дымка от благовоний, тлеющих в кучке серого пепла под перевернутым блюдом. Большая, в полный рост, фотография Матушки – пожилой женщины с мягкими чертами лица и загадочной улыбкой. В руках – желтый сноп колосьев, у ног сидят овечка и щенок.

Перевернутый стол с чайными чашками, осколки фарфоровой посуды, разнесенный вдребезги секретер. Трое мужчин, одетые одинаково, как те, внизу. Здоровые, поджарые. Все – лежат не двигаясь, в разных позах. У одного в руке электрошокер.

Вдоль стен, под вздымающимся от сквозняка из выбитых окон тюлем, сбившись в стайки, сидели перепуганные девушки, человек десять. Молодые, длинноволосые. Жались друг к другу, отводили глаза, некоторые тихо плакали.

В дальнем конце зала, сквозь тонкий шелк занавески, просвечивались огоньки множества свечей. Там еще одна комната, судя по расположению, молельня настоятельницы.

Сама хозяйка дома тихо доходит в луже крови тут же, на пороге. Край занавески накрыл ее, словно саваном, хриплое дыхание с каждой секундой становится все тише и реже. Над ней, с хищно поблескивающей «финкой» в руке, стоял Иванов. Он не смотрел на умирающую, взор Исполняющего направлен вглубь молельни. Там, на красивой резном столе, лежало распростертое мужское тело с зияющей глубокой раной в груди. На плече виднелось грубо выжженное тавро в виде звезды с девятью лучами.

В мертвеце Волков без труда узнал Гаврилова.

Из глубины ритуальной комнаты раздался сдавленный хрип, потом злой голос Артема с нажимом спросил:

– Получилось что хотели? Ну! Говори!

– Не-ет, – проблеял сиплый мужской голос, после чего что-то грохнуло. Спустя мгновение на занавеску упала тень, полог откинулся. Появившийся Колеров перешагнул настоятельницу, бросил хмурый взгляд на Егора. Вытащил из кармана белоснежный платок, вытер им лезвие широкого куцего ножа. Раздраженно сказал:

– Не вышел у них ритуал. Настоятельница не хотела, но…

Его взгляд метнулся в сторону Егора, куда-то за спину. Волков только сейчас почувствовал, что кто-то поднимается по лестнице.

Черт! Раззява!

Он развернулся, шагнул в сторону. Звонко щелкнули высвобожденные клинки.

Сделав последний шаг, в зал бестелесным призраком вплыла бледная как мел девушка. Острое, худое лицо, тонкая черточка губ, потускневшие русые волосы, спутанные и взъерошенные. Белое платье с васильками по краю подола по самую грудь залеплено коростой грязи. На груди – серебряный медальон.

Этот медальон Егор видел как-то у Влада Гаврилова, тот рассматривал изящную вещичку тайком ото всех, пока курил за домом. Что ж, можно было догадаться, что подарок предназначался Светлане Новиковой, религеру рамаи.