Вадим Шарапов - Командир Особого взода

— Ладно.

Конюхов помолчал, и когда старшина уже собрался идти, вдруг спросил:

— Степан, слушай… Неужели — все? А? Кончилась война?

Нефедов поглядел на него светлыми холодными глазами.

— В штабе, Саша, виднее.

Подвал, где находился штаб, выглядел аккуратно — должно быть потому, что располагался в одном из домов, который почти все снаряды и бомбы каким-то чудом обошли стороной. Старшина козырнул адъютанту, узнавшему его, и вошел, толкнув тяжелую, по-немецки основательную дверь.

— Степан? — генерал Иванцов оторвался от сосредоточенного занятия — чистки янтарного мундштука специальной щеточкой. Выглядел он, как про себя отметил Нефедов, уже не таким усталым, как в последние месяцы — видимо, сумел выспаться.

— Оцениваешь? — генерал перехватил взгляд старшины, хмыкнул довольно. — Вот, представляешь, сумел урвать сутки. Плюнул на все и давай дрыхнуть, без задних ног, как медведь в берлоге. И сны, Степан, все такие… э-эх! — генерал довольно повел крутыми плечами, на которых китель сидел как влитой, обрисовывая под сукном мощные бицепсы. До войны Иванцов серьезно занимался спортом, и даже, как знал Нефедов, несколько раз брал кубки ЦСКА по боксу.

— Чайник вон там. Погоди, сейчас адъютанту скажу. Эй! — Иванцов крикнул в соседнюю комнату. — Казанцев! Чаю обеспечь нам два стакана. Ты как пьешь, Степан?

— Как и все, из стакана да ртом, — Нефедов усмехнулся, — вы за столько лет не выучили еще? Без сахара.

— Не генеральское это дело — заучивать, — его собеседник тоже улыбнулся в ответ. Зная друг друга с самого начала войны, они оба иногда позволяли себе общаться «без чинов», хотя Нефедов место свое знал и лишнего не позволял.

Принесли чай. Иванцов отхлебнул из стакана и вдруг сразу как-то посерьезнел и задумался, помешивая ложечкой крепкий настой.

— Не кончилась война? — пробормотал Степан, поглядев на него.

— А? Что? — спохватился Иванцов, вскинув голову.

— Это я так, о своем, товарищ генерал. Думаю, у вас ко мне не просто разговор за чаем, верно?

— Твоя правда.

Иванцов снова повеселел, — а может, так просто показалось. Он встал со стула, прошелся, скрипя сапогами, от стены к стене. Зачем-то заглянул в маленькое подвальное окошко, сквозь которое все равно ничего нельзя было увидеть.

— Ладно, нечего вола за хвост тянуть, — сказал он решительно. — Бери мой «виллис», Степан, и езжай в Торгау. Это отсюда…

— Полтораста километров, знаю, — закончил Нефедов, — а по нынешним дорогам и все двести получится. Может, я лучше танк позаимствую?

Посмеялись, а потом генерал вернулся к своему.

— Дело такое, Степан. Там на Эльбе, сам знаешь, сейчас и наши и союзнички загорают. Например, Полубояров со своими танкистами, их все никак передислоцировать не могут, тянут. Вот они со мной и связались. Короче говоря, со стороны американцев просьба о помощи пришла. Их разведвзвод нашел там русскую девочку…

— А мы при чем? — изумился Степан, хлебнув чаю. — Сейчас там сам черт ногу сломит: и беженцы, и лагерники, и черт-те кто! Куча мала. Пусть передадут в санбат или еще куда, зачем по кочкам трястись? Простое дело. Особый взвод по пустякам дергать…

Он не стал добавлять, что уже неделю мечтает выспаться.

— Нефедов! Тебя кто учил старших по званию перебивать? — рыкнул генерал так, что адъютант испуганно высунулся в дверь, но тут же убрался обратно.

— Виноват.

— Виноват будешь у попа на исповеди! Распустился! Герой! Пользуешься, мать твою за ногу… тем, что я тебя давно знаю! А сейчас меня слушай! И кури ты, чтоб тебя, чего мнешься?.. Простое дело, да вот не очень. Они так и хотели — просто передать ее нашим и порядок. Да вот как только девчонка к ним попала, рассказала, что ее какие-то не то альвы, не то колдуны, не то нечисть какая-то в плену держала рядом с Торгау, и что она от них сбежала, а сейчас может показать, где они прячутся. Но покажет только нашим. Вот тебе и простое дело. Американцы с ней бились несколько дней, уговаривали — ни в какую. Только тогда связались с нами. У Полубоярова тоже не дураки, они про Особый взвод и вспомнили.

— На это СМЕРШ есть, — снова усомнился Нефедов, уже понимая, что надо ехать и с генералом не поспоришь.

— Без тебя знаю, что есть. Тут другое — союзники говорят, что девчонка Охотников все время вспоминает. Как заведенная, одно и то же: мол, расскажу Охотникам, где Охотники, Охотников мне дайте! К мамке не просится, родных не зовет, а все одно…

Степан насторожился. Где-то внутри, у него в душе тонко задребезжали невидимые колокольчики. Что-то было не так.

— Не понимаю, — хмуро сказал он, уставившись в пол, — почему она так уперлась? Мало кто по доброй воле Охотников зовет…

— Вот это и узнаешь, — Иванцов встал, одернул китель, давая понять, что разговор окончен. Старшина тоже поднялся, одним глотком допил остывший чай и спросил, надевая фуражку:

— С собой можно взять кого-нибудь?

— Кроме шофера? Бери еще одного, больше тебе и не понадобится. Немцев там нет, а с союзниками ты, я так думаю, воевать не собираешься?

— Всякое бывает, — неопределенно отозвался старшина, разминая папиросу, — разрешите идти?

Иванцов уперся в него холодным, острым взглядом. Он хорошо знал эту заминку в голосе Нефедова.

— Что не так, Степан?

— Мысли всякие… Будет исполнено, товарищ генерал, ничего.

Он взял с собой Ласса.

Саня Конюхов попытался было возмутиться, но Степан пожал плечами.

— Неугомонный ты человек, сержант Конюхов. Вроде, за старшего остаешься, как всегда. Командуй — не хочу, взвод налево, взвод направо! Чего хмуришься? Глаз у альва, чуть чего, надежнее, сам знаешь…

— Да надоело уже бездельничать, товарищ старшина! Ни так ни эдак… Разве я за этим старшинством гонюсь?

— А должен бы, Саня. Помнишь, что плох тот солдат, который не стремится стать генералом?

— Кто это написал? — хмуро осведомился Конюхов. Степан пожал плечами, он и сам не помнил, откуда вычитал эту фразу.

— Знаете что, товарищ старшина? По-моему, плох тот солдат, который не мечтает винтовку в сторону отложить и детей своих обнять. Да еще про жену не забыть. С утра не забыть и в обед не забыть, и ночью вот еще пару раз не забыть… — Санька мечтательно прищурился.

— Это точно, — засмеялся Степан. Он хлопнул Конюхова по плечу и тут же ловко вынул у того из ножен финку.

— Эй! — возмутился сержант.

— Тихонько, не горячись. Я тебе свой кинжал оставлю вместо нее. Вдруг потеряю, или союзники на сувениры стырят? Жалко, всю войну со мной прошел.

— Тогда ладно. Оставляй.

Дорога на Торгау ничем не отличалась от других фронтовых шоссеек и грунтовок, которых за годы войны Степан изъездил и исходил многие тысячи километров. Похоже, еще недавно это было добротное германское шоссе, но сейчас, разбитое танковыми гусеницами, размолоченное колесами, сапогами и траками, распаханное снарядами, оно скорее мешало, чем помогало ехать. «Виллис» скакал на ухабах, то и дело обгоняя колонны грузовиков и пеших солдат. Трижды их останавливали, и каждый раз Нефедову приходилось доставать из фуражки мятый пропуск, подписанный Иванцовым.