Константин Колчигин - Земля Ольховского. Возвращение. Книга третья

— Как знать… — неопределённо ответил я, досылая патрон в патронник. — Может статься, что им захочется взять реванш… В этом случае мне придётся бить на поражение — проявлять гуманность и рисковать дальше не имеет смысла.

Мы постояли молча ещё несколько минут, и, когда дистанция между нами и остановившимися лодками туземцев увеличилась метров до трёхсот, я сдвинул дверную заслонку и вышел на корму. Тем временем «Дредноут» миновал небольшой мыс, из-за которого, как я понял, так неожиданно и вынырнули лодки наших противников, а за ним показалось широкое устье реки Ледниковой. Пётр, вновь севший за румпель мотора, по моему распоряжению плавно повернул плот на север, придерживаясь правого берега реки. Поколебавшись несколько минут, я всё же решился на кратковременную остановку вблизи полосы леса всё у того же правого берега, чтобы набрать дров и выгулять собак. Встревоженные подчинённые (до внезапного нападения на нас большинство из них успели крепко уснуть) собрались вокруг меня и я несколькими ободряющими фразами успокоил их, а потом отдал необходимые распоряжения. Через четверть часа мы двинулись вверх по реке, но пока спать никому не пришлось: по моим указаниям по обе стороны от мотора приколотили два обрезка обломка плахи, извлечённого мной из под днища плота, защитив таким образом рулевого; другой же обломок распилили ножовкой на три части и укрепили (также с помощью восьмидюймовых гвоздей) со стороны кормового среза крыши — здесь я решил устроить круглосуточный наблюдательный пост. Эти работы под моим наблюдением были закончены в течение часа, и я, назначив троих дежурных (одного — на нос, второго — у мотора и третьего — на крыше), отправил всех остальных отдыхать.

Вернувшись в свою «каюту», я глянул на Наташу, сидевшую на лежанке в самом углу (в «мертвой» зоне для обстрела), невольно покачал головой, повесил тяжёлое ружьё (так и расхаживал с ним всё это время) вместе с патронташем на колышек, вбитый в бревенчатую стену, выдернул из внутренней перегородки арбалетную стрелу, бросил её на столик, а потом сел рядом с девчонкой и обнял свою помощницу за плечи — она порывисто вздохнула и положила мне голову на плечо.

— Это и было то, что вы предчувствовали? — после небольшой паузы тихо спросила она.

— Я не провидец, Наташа, — устало отозвался я. — И как-то, помнится, уже упоминал об этом… Но, как бы там ни было, теперь мы с вами станем ещё осторожнее!

— Мне пора перебираться в вашу «каюту»? — слабо улыбнулась она в ответ.

— Нет, пока будете лишь реже покидать свою, — в тон собеседницы и тоже с улыбкой ответил я. — Даже душ теперь будете принимать там — сдвинете шкуры с пола, а вода свободно уйдёт сквозь щели…

Смолк двигатель, и моя помощница с беспокойством глянула на меня, но я лишь покачал головой — кончилась очередная канистра, что происходило при установленных мною оборотах ниже средних каждые четыре часа.

— Вы можете идти отдыхать, Наташа, — после минутной паузы негромко проговорил я. — Мне, к сожалению, сегодня спать почти не придётся — сейчас ещё слишком велика вероятность преследования…

— Посидите со мной? — тихо спросила девушка. — Мне иначе просто не уснуть…

— Конечно, — ровно ответил я, невольно вспоминая, как нередко сидел перед сном у постели своих детей, рассказывая им на ночь что-нибудь очень интересное и в меру страшное… — Сейчас принесу вам душ и ведро воды, а потом загляну через четверть часа…

Выйдя на корму, я внимательно огляделся (не слишком-то полагался на своих «вахтенных»), но ничего подозрительного не обнаружил. Маловероятно, конечно, было то, что аборигены решаться преследовать нас, получив серьёзные повреждения трёх лодок, не говоря уже о весьма возможных ранениях нескольких воинов. Однако такая опасность всё же была, и я не собирался игнорировать это обстоятельство. Зачерпнув воды, я процедил её через несколько слоёв противомоскитной сетки и отнёс ведро вместе с душем-топтуном в «каюту» своей помощницы. Потом вновь забрался на крышу нашего плавучего дома, где сейчас дежурил Сергей, и, воспользовавшись, биноклем ещё более тщательно осмотрел окрестности. В этом поясе болот и озёр, что по сути дела и представляло собой устье реки Ледниковой, было очень легко скрыться небольшим лодкам туземцев, чтобы потом подобраться к нам совсем близко…

Подумав пару минут, я окликнул своего заместителя, которому пока было тоже не до сна, и распорядился выставить на крышу второго вооружённого дежурного (Огнев вызвался пару часов подежурить сам).

— Что делать, Николай Александрович, если заметим туземцев? — обеспокоено спросил меня он, едва забравшись на крышу сруба.

— Стрелять?

— Да! На поражение! — жестко ответил я.

— Сможешь?

— Не доводилось, Николай Александрович… — покачал головой Огнев. — Как-то даже не по себе…

— Знаю — дело неприятное! — заметил я. — Но имей в виду: нас они ни за что не пожалеют!

Спустившись вниз, я прошёл в «каюту» своей помощницы — Наташа в ожидании меня сидела на своей лежанке лишь в голубой (в крупную белую клетку) рубашке, едва прикрывавшей треть бедра. Смотрелась девчонка просто потрясающе — для меня, конечно, что никогда не поняли бы те, чьим эталоном женской красоты стала болезненная костлявость…

— Укладывайтесь, Наташа, — ровно проговорил я, наглухо закрывая заслонкой узкое окно в изголовье лежанки и наполовину прикрывая другое — в ногах.

— Вам рассказать перед сном сказку?

— Только не про Колобка! — улыбнулась она, укрываясь махровым покрывалом. — Правда, если в вашем произвольном изложении…

Придвинув скамейку к лежанке, я сел рядом и взял в свои руки нежную девичью ладонь. Мне вдруг подумалось, что в ближайшие пару часов я, скорее всего, опять буду сидеть здесь и успокаивать свою помощницу, после очередного потрясения — теперь я уже не сомневался, что нового нападения аборигенов не избежать… Вместо сказки про Колобка я рассказал одну весьма занимательную историю, случившуюся со мной много лет назад, изложив её от третьего лица, оставляя, впрочем, для своей внимательной слушательницы шанс догадаться, кто на самом деле является истинным героем этого устного повествования… Спустя примерно четверть часа, когда моя помощница задремала, я тихо поднялся, жестом приказал Адмиралу, расположившемуся на пороге, войти в «каюту» и лечь на полу, а сам осторожно вышел и плотно прикрыл за собой неуклюжую дверь.

В своём помещении, я опустился на лежанку, прикрыл глаза и прислонился спиной к внешней упругой бревенчатой стене из пробкового дерева. Мне удалось забыться лишь на несколько минут — очень скоро я очнулся от вдруг охватившего меня чувства тревоги, открыл глаза, выпрямился и внимательно прислушался. Что-то очень тихо стукнуло в левый борт нашего плота, а потом послышался едва различимый скрип, как будто остро отточенный крюк осторожно воткнули в самый край платформы из плах, а потом как-то сразу вдоль бревенчатой стены послышались быстрые шаги нескольких людей, направляющихся к корме. Мгновенно оказавшись на ногах, я взял со стола крупнокалиберное ружьё и ступил в коридор. Первое, что я увидел на корме, это было то, как сидевший за румпелем мотора Александр приподнялся, глянул влево, привскочил и как-то неловко опрокинулся на бок… Секундой позже в коридоре появился великан-туземец (на полголовы выше меня — ему пришлось даже пригнуться в дверном проёме), одетый в штаны и жилет из рыбьей кожи светло-серого цвета, с коротким мечом в руке, а также целым арсеналом ножей за широким поясом. Ещё я успел заметить, как его не менее здоровенный спутник замахнулся небольшим топориком на короткой рукояти, метясь в сторону так и не успевшего подняться Александра… Привычным движением отбросив направленный на меня меч стволом ружья, я ударил в полную силу (даже с небольшим входом, насколько позволяла дистанция) каблуком сапога воинственного туземца в середину груди. Мой огромный противник, судорожно и хрипло вскрикнув, вылетел на корму, по пути уронив меч и сбив с ног своего спутника, угрожающего Александру, после чего оба они наткнулись на колпак подвесного мотора (благо крепление двигателя выдержало такое испытание) и с шумом рухнули в воду, подняв ко всему тучу брызг. Едва оказавшись на корме, я отвёл маховым движением ступни «снаружи вовнутрь» короткое копьё третьего нападавшего, мгновенно развернулся на все триста шестьдесят градусов с небольшим проскальзыванием вперёд и, оказавшись за его спиной, двинул противника прикладом в затылок, а потом уже догнал ударом ноги в спину обмякшее тело. Этот туземец рухнул прямо на душевую кабинку и, запутавшись в полиэтиленовой плёнке, вместе со сломанными стойками свалился с края платформы. Четвёртого нападающего я встретил ударом ноги в подбородок, едва туземный воин показался из за угла нашего сруба — он, сдавленно вскрикнув, сразу упал с плота, а пятый, получив пинок носком сапога в колено, присел, выронив топорик и арбалет, и схватился за травмированную ногу — его я сбросил в воду мимоходом, едва ступив в бортовой проход навстречу ещё двум нападающим. Следующий воин, уклонившись от моего двойного обманного движения (стволом ружья и ногой), получил сильнейший удар каблуком с полного поворота корпуса, отлетел назад на пару метров, сломал по пути часть бортового ограждения и с грохотом рухнул в одну из двух пришвартованных к краю платформы лодок… Последний туземец, потеряв самообладание, метнулся вдоль борта к носовой части плота, но я догнал его в два прыжка и ударил ступнёй между лопаток — он пробежал ещё пару метров и, вылетев из-под носового навеса, рухнул в воду прямо по ходу плота. Восьмой туземец, так и не покидавший одну из лодок, торопливо отцепил свою посудину и схватился за вёсла. Быстро пройдя назад, я трижды выстрелил картечью из тяжёлого ружья в борт его лодки, после чего судёнышко стало быстро наполняться водой, а потом, выпустив остаток магазина в днище второй пришвартованной посудины, вынул нож и обрезал удерживающую верёвку у самого основания железного крюка, впившегося в край плахи палубного настила.