Александр Иванин - Антизомби

Дома меня действительно очень ждали. В груди нудно закололо. Можно было списать обожженные руки на случайную травмы, но зашитую спину придется как‑то объяснять. Я не боялся объяснений или разноса. Скандалы у нас в семье были явлением редким. Да и чувство вины за ложь меня не мучило. Я пошел туда осознанно, и даже не за ленты и патроны к ДШК и не за медикаменты. Просто так было нужно. А вот то, что я заставлю любимого человека испытать боль и страх терзало меня хуже всего.

Что сделано, то сделано.

Погружаться в самобичевание мне не дали. Двое молодых ребят санитаров пришли за мной с носилками. Кто‑то уже доложил, что я вырубился от жарких объятий Изуверова. От носилок я отказался и деланно бодрой походкой пошел в операционную. Вся спина занемела, ощущалась только тяжесть, было похоже, как будто к лопаткам и плечам приклеили каменную плиту.

В операционном блоке меня снова уложили на стол. Я принимал очередную экзекуцию уже абсолютно безразлично.

— А вы, как посмотрю, стоик у нас. Все так мужественно боль переносите, — ободрил меня военный хирург.

— Нет, доктор. Я просто мазохист. Не останавливайтесь.

В углу захихикали молодые женские голоса.

— Рад, что вы шутите. Люди с юмором быстрее выздоравливают.

Ему было абсолютно неинтересно со мной разговаривать. Ему просто нужно было знать, что я в сознании и адекватно воспринимаю окружающее. Или он просто зубы мне заговаривал, отвлекая от моего ранения. Я чувствовал, как он занимается моей раной.

Закончил он относительно быстро.

— Все можете подниматься. Постройтесь денька три рану не тревожить. Зажить все должно дней через десять–двенадцать. Я вам рану специальным клеем заклеил и скобы наложил. Сегодня у нас останетесь, а с завтрашнего дня будете к нам на перевязочки ходить. Спиртное, кофе и крепкий чай не пейте, деньков пять потерпите. Я вам антибиотик поставил.

— Доктор, — перебил я его. — Мне сегодня домой в форт надо. Я не смогу остаться.

— Это с главным разговаривайте. У нас сейчас никакой вольности и самодеятельности.

— Жаль, что у вас самодеятельности нет. Я на бубне играть умею и танцую немного.

Три молодые женщины залились звонким смехом. Хмурящий брови хирург, тоже рассеялся, закрыв ладонью усталые, красные от недосыпа глаза и темные круги вокруг глаз.

— Идите больной к Борису Михайловичу. С ним договаривайтесь. А на счет танцев не беспокойтесь, будете прыгать и скакать, как новенький. Гловой ручаюсь.

С улыбками и дружелюбными подначками меня выпроводили из операционной. Я, безусловно, знал цену хорошей шутке в трудной ситуации, никакого желания выставлять себя клоуном у меня не было.

Главврача я нашел на лестничной площадке. Они с Орловым жарко спорили о возможности смертельного заражения через попадание тканей морфов на слизистые оболочки.

— А вот и мое доказательство идет, — удовлетворенно заулыбался мне главврач.

— Борис Михайлович, мне домой уехать нужно. Я же не думал, что так все повернется. Меня там заждались.

— Я вас сегодня с собой увезу. Мне как раз домой нужно. Вы пока в палате поваляйтесь. Вам сил набираться надо. Постельный режим для вас сейчас обязателен. Отдыхайте, спите. Сон для вас сейчас — первое лекарство.

— Не могу я спать.

— Журнальчики тогда почитайте, кинишко посмотрите, а потом мы вас еще раз перевяжем и вместе поедем. Идет?

— Очень даже идет. Я уж думал, опять на буханке трястись придется. А во сколько поедем?

— После девяти. У меня обход в восемь, потом летучка.

— Ок.

Я поплелся искать Изуверова или связистов, чтобы сообщить Алене о своем прибытии. Вместо Максима я нашел Лисеева. Он как раз в радиоузле читал с хмурым видом радиограмму.

Заметив меня, он невесело улыбнулся.

— Ругаться пришли?

— Почему ругаться? По рации со своим фортом связаться хочу. Мне надо предать, что сегодня вместе с Борисом Михайловичем вернусь.

— Угу. Антоша, помоги нашему гостю.

— Говорите текст. Я позже сам предам. — спросил меня маленький круглоголовый и розовощекий парень с редкими светлыми волосиками на голове. Он напоминал мне толстенького коротышку из польского мультфильма про Болика и Лелика.

Я надиктовал простой текст из двух предложений, разместившихся на одной строке: «Приеду после 22–00 вместе с главным врачом. Алена, люблю тебя, целую.»

— Все? — спросил розовощекий.

— Да.

— А вы есть хотите? — неожиданно спросил меня Лисеев. — Составьте мне компанию за обедом.

Я понял, что хочу есть. Утром я не завтракал, только чай попил, а больничные пряники с джемом у меня уже переварились. Я согласился.

Попрощавшись с радистом, мы поднялись на этаж выше и оказались в просторной столовой. Лисеев провел меня в закуток, выгороженный перегородкой из цветных стеклоблоков. Стол там был уже накрыт. Меню не отличалось разнообразием и изысканностью, но все было очень сытно и вкусно. Кроме нас здесь никого не было.

Лисеев демонстративно вытащил плоскую металлическую фляжку и посмотрел на меня, вопросительно подняв брови.

— Нет, спасибо. Мне сегодня антибиотик поставили. Врач сказал пять дней воздерживаться.

— А, понимаю, — кивнул он. — А я, с твоего позволения, товарищей помяну.

Он налил прозрачное содержимое фляжки в столовский граненый стакан и выпил залпом. Поморщившись, он занюхал выпитое котлетой и откусил от нее здоровенный кусок. Мрачно сосредоточенно жуя, он смотрел куда‑то в сторону.

— Ребят жалко, — помолчав, сказал он и налил себе еще сто граммов. — Я с ними десять лет уже вместе. И огонь, и воду вместе прошли, а вот тут о трупы споткнулись.

Я молча ел. Говорить не хотелось. Меня захватило подавленное настроение Лисеева. Есть забинтованными обожженными руками было непривычно сложно — вилка постоянно занимала самое неудобное положение и норовила выскользнуть.

— Ты прости меня, зла не держи, — неожиданно он переключился на меня. — Сам понимаю что значит буквально с того света вернуться, а назавтра опять туда же попасть. Не думали, что так получиться. С огневым прикрытием на несколько раз перестраховались. Морфы раньше от боя уходили если силу чувствовали. Они твари хитрые, осторожные и себя берегут. А эти не берегли — на пулеметы перли.

— Мы так же с собаками попали, — поддержал разговор я, — Думали, что они побегут, когда стрелять начнем, а они на нас поперли всей сворой. Наших много погибло. Места себе не нахожу.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Тебе бы напиться сейчас. Это самое лучшее. И бабу погорячее.

— Нет. Мне домой к жене и детям срочно нужно. Как они там без меня?

Сзади послышался звук шагов. Я не смог обернуться — раненая, замороженная до бесчувствия, спина мешала.