Уильям Сандерс - Поезд в ад

В конце помещения находилась пара небольших камер, высеченных в толще скалы — смежных, футах в шести друг от друга. В толстых стальных дверях имелись прорези глазков с заслонками-карманами. По жесту Декера пленников втолкнули в камеры, каждого в свою.

— Оставить им руки связанными, сэр? — спросил один из охранников.

— Да, почему бы нет, — Декер улыбнулся Маккензи с той стороны двери, которая уже начала затворяться. — Я уверен, руки они себе высвободят еще задолго до утра. Но вреда от этого не будет, да и заняться им будет чем на случай, если вдруг возникнут проблемы со сном…

Когда дверь за спиной гулко хлопнула, Ховик медленно, пятясь, опустился на узкий жесткий лежак и, выпрямив спину, закрыл глаза. Так он сидел — долго, не шевелясь, размеренно дыша; наконец, он открыл глаза и выговорил: — Е мое! — тихо так, без эмоций. Посидев, Ховик поднялся и начал осматривать помещение. Давненько уже такого не приключалось, черт побери. Хотя есть, похоже, вещи, которые ну никак не меняются.

Камера была меньше, чем обычно было принято в тюрьмах. Шагами Ховик насчитал шесть на девять футов, и то по большей части занятых стальным лежаком, приделанным болтами к каменной стене. Под нужду — пластмассовое ведро. Сверху, в нише невысокого потолка — лампочка под прикрытием железных прутьев и сетки. Все.

Ховик снова сел и принялся за стягивавший запястья шнур. При этом он не переставал вслушиваться в звуки, доносившиеся из-за двери. Слышимость была отменная. Видно, не без умысла: встряхивать заключенного, чтоб слышал, как охаживают жертву в камере пыток.

Ховик моментально уяснил, что на посту сейчас один охранник — сидит на каком-то металлическом не то стуле, не то табурете прямо в этой камере пыток, вооруженный винтовкой (слышно было, как стукнул об пол кованый приклад, когда садился), и, судя по частым неровным движениям, чувствовал он себя на посту немного нервно: слышно, как примерно через равные промежутки времени он поднимался и приближался к дверям камер. С лязгом открывалась заслонка — вначале на двери Маккензи, затем у Ховика — и темно-карие глаза, крупные такие, на секунду вглядывались в заключенного. Перед каждой такой проверкой Ховик неизменно укладывался на спину, руки сложив на животе, и пялился в потолок, пока охранник, покончив с процедурой, не возвращался на свой табурет.

В промежутках между проверками Ховик занимался шнуром, что удерживал его запястья. Шнур был нейлоновый, поэтому зубами развязать его оказалось проще простого. Высвободив, наконец, руки, Ховик попросту растянулся на лежаке и мысленно расслабился. Торопиться не было смысла: время еще не пришло.

Часов у Ховика не было, зато великолепно работал внутренний отсчет, выработавшийся с давних пор во время разных отсидок. Звуки, указывавшие на смену часовых, донеслись снаружи именно тогда, когда на то и рассчитывал Ховик. Сменщик, похоже, был поспокойнее своего предшественника. В смотровую щель теперь иногда заглядывали голубые глаза. Ховик по-прежнему бездействовал.

Наконец, спустя примерно пару часов после смены часовых, Ховик заслышал поступь еще одного человека, а также приглушенный стук: часовой вскочил на ноги. Офицер — а может, унтер — что-то невнятно произнес; охранник отозвался. Заслонка отодвинулась, и на этот раз камеру мину-ту-другую изучающе оглядывали другие глаза.

Стоило проверяющему удалиться, как Ховик, резко сев на край лежака, взялся проворно стаскивать с себя одежду. Он стянул камуфляжную куртку, скинул башмаки (шнурки у него отнять забыли, но Ховик их уже развязал и ослабил) и стащил линялые джинсы. Стянув с лежака шерстяное серое одеяло — единственное — начал осмотрительно разрывать его на крупные лоскуты, которых получилось несколько.

Одеяла хватило лишь набить застегнутую доверху куртку и джинсы в поясе; осталось едва-едва, чтоб намотать ком размером с футбольный мяч. И то пришлось расстаться с майкой, носками и лентой с головы, присовокупив все это к болванке. Приторачивая с помощью шнурков джинсы к куртке, Ховик решил, что манекен вышел хуже некуда, хотя по большому счету для того, что ему предстояло, сойдет.

Ховик встал на край лежака — оказалось, до непрочной на вид сетки дотянуться непросто, до нее доставали лишь самые кончики пальцев. Балансируя на цыпочках, он едва не загремел, прежде чем продел, наконец, кончик нейлонового шнура через сетку и затянул узел.

Прихватив тряпичное чучело одной рукой, Ховик нейлоновым шнуром обмотал воротник куртки, завязав со стороны спины обычный узел (он подумал было сделать настоящую петлю, но потом счел это ненужной туфтой), и слез обратно на пол. Вблизи смотрелось просто нелепо: пустые рукава и штанины сиротливо болтаются, зияя пустотой; одна надежда, что охранник снаружи заметит первым делом силуэт повешенного и лишь потом разберет, что к чему. Что же до клубка на длинной матерчатой шее-придатке, так тот смотрелся вполне правдоподобно — свесившись набок, как положено.

Стоя возле двери на лежаке, Ховик ждал, прислонясь спиной к стене. Ожидание тянулось достаточно долго, но Ховик не терял терпения. Уж что-что, а ждать он умел.

Наконец, ножки табурета скрежетнули по каменному полу, тускло звякнули пряжки ремня (это охранник подхватил винтовку) и послышалось шарканье. Слышно было, как отодвигается и задвигается заслонка у Маккензи, как охранник передвигается и останавливается напротив камеры Ховика.

Лязгнула заслонка. Долю секунды стояла тишина, а затем — тихо, но отчетливо — до слуха донесся голос охранника: — О Боже ты мой!..

Тяжелый засов на двери скорготнул и отодвинулся. Дверь открылась, и часовой, ступив в камеру на пару шагов, с немым ужасом вперился в висящее чучело.

Ховик всем корпусом ринулся сверху и, мощно хватив охранника о каменную стену, одной рукой вырвал у него винтовку, а другой зажал ему открывшийся рот. На секунду, заваливая неистово бьющегося охранника на пол, Ховик ладонью ощутил расплющенные губы и зубы, тщетно пытавшиеся укусить. Мышцы-глыбы на голых плечах и спинище Ховика шевельнулись и разом расслабились, вторя мгновенному сдавливанию.

Послышался слабый, но вполне различимый хруст, будто лопнула ореховая скорлупа. Охранник, дернувшись в конвульсии, разом обмяк. Голова, когда Ховик ослабил хватку, обвисла под неестественным углом.

Ховик выпрямился, подняв винтовку караульного. Все так же, полуголый, он подобрался к двери и выглянул — никого.

Ховик, не медля, подскочил к камере Маккензи, резким движением отодвинул засов и отворил дверь.

— Давай отсюда, — спешно бросил он, но Маккензи и торопить было не нужно. Ховик протянул Маккензи винтовку охранника (руки Маккензи, удовлетворенно заметил он, были уже свободны от пут): — Смотри за коридором!