Александр Романовский - Цвет ярости - алый

Тот Таран, которого Курт привык ненавидеть, ни за что не сбежал бы с арены. Этой ночью в огромную Яму превратилось все Подворье – величайшая схватка, в которой Хэнку довелось участвовать. Он никогда не пропустил бы такое…

Уши Курта, шевельнувшись, уловили слабое колебание акустической среды. На противоположном конце двора все еще гремели выстрелы, кричали умирающие и обуянные жаждой крови безумцы. Вероятно, поэтому Волк ничего не слышал прежде. Колебание было слабым, почти неразличимым на фоне общей какофонии, если бы только не ритм. Прочие звуки оставались беспорядочным фоном, где ничто не повторялось.

Ритм сокращавшихся и вновь расширявшихся человеческих легких. Тихое шипение воздуха, поступающего в дыхательный аппарат и после переработки выходящего обратно.

Еще не успев обернуться, Волк знал, КОГО увидит за собственной спиной.

Дыхание тюремщика было известно ему так же хорошо, как большинство людей узнают близких людей по одному лишь звуку шагов. Так же хорошо, как и запах. Волки чувствовали приближение собратьев по Стае задолго до того, как раздастся звук шагов. Но все, что Курт мог уловить в данный момент, ограничивалось тесными стенками из тошнотворной вони крови и пороховых газов. Всего прочего будто не существовало.

Волк обернулся.

Конечно же, подле клетки стоял Хэнк Таран. Собственной неповторимой персоной.

Инстинктивным желанием Курта было одним молниеносным рывком просунуть лапу между прутьев решетки, схватить мучителя за глотку и разорвать когтями трахею…

Но Хэнк предусмотрительно стоял на расстоянии. Какие-то сантиметры – целая пропасть. Согнувшись в три погибели, Таран прятался за кузовом своего антикварного пикапа. Здесь его не мог видеть никто из “черепов”. Распознать на иссеченном шрамами лице какое-либо выражение всегда было крайне непросто. С тем же успехом можно пытаться уловить, что за послание таит в себе кофейная гуща, осевшая на дне.

Но сейчас Курт без труда сообразил, какие чувства обуревали тюремщика. Злоба перекосила еще больше уродливую физиономию. Это, впрочем, было неудивительно, принимая в расчет все неутешительные обстоятельства. Но Волку казалось, что Таран обозлился именно на него – своего пленника, лучшего гладиатора, а также предмет несостоявшейся купли-продажи. В “обсидианах” Хэнка мерцало столько мрачной ненависти, что Курт, почувствовав этот взгляд, содрогнулся. Прежде хозяин Подворья глядел на него как угодно, но только не ТАК. Меня-то за что ненавидеть, – с досадой думал гладиатор, – тупой ты ублюдок?

А в руке у Тарана был пульт управления. В правой руке, которая медленно поднималась.

Не требовалось долго гадать, чтобы сообразить, ЧТО задумал тюремщик. Мощности ошейника с лихвой хватило бы на то, чтобы устроить Курту маленькую казнь – эдакий электрический табурет. Если включить ошейник на полную мощность, мозги “волчонка” просто поджарятся. Кровь вскипит в жилах, сердце запнется и заглохнет, словно перегревшийся мотор. Хватит пары секунд. Все это Курт отстранение прокручивал в голове, не чувствуя ровным счетом ничего – как серый обыватель, головизор которого захлебывается в отчетах полицейского канала.

Он даже не пытался звать на помощь.

Кого? Лысых головорезов, перебивших пару минут назад две дюжины человек?

Смешно.

Однако смеяться не хотелось.

– Ну, гаденыш, – прошипел Таран, – получи! – Большим пальцем он перевел рычажок в крайнее верхнее положение. Максимум. Небывалый случай. А затем вдавил единственную кнопку – с заправским видом террориста, пускающего под откос пассажирский состав.

Курт ждал смерти. Секунда за секундой. И – ничего.

Может, он уже в раю? Все псы, как известно, попадают прямиком туда. А как насчет Волков? Вряд ли, принимая во внимание все неуспокоенные души сородичей, которые наверняка успели подготовиться к его прибытию… Так что задержаться ему тут не удастся…

Впрочем, если это был рай (или же ад), Таран каким-то образом угодил и сюда. Причем одновременно с ним.

Хэнк тоже ждал. Секунду за секундой, таращась на Волка выпученными от гнева глазами.

Он действительно хотел уничтожить это создание, сидевшее в клетке. Как никого ни разу в жизни. Из-за метаморфа все его проблемы. Из-за него, мохнатого гада, он, Таран, потерпел величайшее поражение в своей жизни. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы свести немногочисленные концы. Хозяин Подворья попал в элементарную ловушку – из тех, какие сам нередко подстраивал недругам. Одно лишь осознание этого факта приводило Тарана в бешенство.

Но куда больше его выводило из себя то обстоятельство, что он, Хэнк Таран, вынужден спасаться бегством, чтобы СБЕРЕЧЬ СВОЮ ШКУРУ! Эта самая шкура, признаться, была ему крайне нужна – она прикрывала его тело, берегла от переохлаждения, перегревания, а также пресекала доступ различным бактериям.

Тем не менее еще НИ РАЗУ в жизни ему не приходилось бежать с арены, – вероятно потому, что бежать было особенно некуда, – но дело не в том. Таран ощущал острый дискомфорт от того, что обнаружил новые грани собственного “я”, и эти стороны своей же натуры ему очень не понравились. Прежде он считал, что неспособен на трусость. На зло, коварство– это да. Но только не на малодушие. Особенно в таких обстоятельствах, когда оставалось стоять до последнего, а затем умереть с мечом в руках – чем не величайшая честь для мужчины?

Во всем этом, конечно, был виновен мерзкий метаморф – кто же еще? Таран прекрасно сознавал, что просто-напросто прокладывал на Волка собственную вину… Но ничего не мог с собой поделать. Попытайся он в полной мере представить все произошедшее, и лавина отчаяния раздавила бы его, смела в пучину безумия, словно незадачливого пиротехника, играющего с хлопушками на склоне горы. Для самобичевания и горя еще представится возможность… если он выживет.

Но сперва – прикончить Страйкера.

Хозяин Подворья сжал в кулаке миниатюрный прибор, который он взял с трупа Топора… Мальчик мой! – с болью, откликнувшейся в сердце миллионами оттенков, мысленно возопил Таран. – Он мертв!!. И… Нож! ВСЕ они… мертвы…

Кто-то за это заплатит. Непременно…

Сполна.

Вдруг Волк обернулся. Хэнк видел, как глаза чудовища изумленно распахнулись. По-видимому, он ожидал увидеть кого угодно, но только не старину Тарана. Тем лучше.

– Ну, гаденыш, получи! – прошептал Хэнк.

Он включил пульт на максимум. Палец его дрогнул, ложась на кнопку. На ум лезли острые осколки памяти: многие часы кропотливой работы на тренировочной площадке, забавные случаи, удрученное выражение на волосатой морде, когда у Курта не выходил какой-то фокус, но, как правило, самодовольная улыбка… И тот незабываемый момент, когда Таран понял, что ему нечему учить своего ученика…