Анатолий Бурак - Отдел Химер

Есть люди утверждающие, что нет общего для всех палача, а у каждого имеется свой демон-мучитель. Не пытаясь оправдаться, всё же хочу сказать, что никогда и ни в коей мере не считал себя таковым. Просто, являясь одной из составляющих природы, осуществлял свое право. Право сильного. Право на жизнь.

Узкая полоска неба на востоке начала светлеть, отдавая красным. Внутренний голос подсказывал, что скоро рассвет. И, не желая ненужных вопросов, я повернул к временному пристанищу, облюбованному странным стариком, которому, если верить его словам, более ста тридцати лет.

Тихонько войдя в дом, улегся на край лавки и закрыл глаза. Олег мирно посапывал. Я же, насытившийся и впервые за столько месяцев оттянувшийся по полной программе, невольно задремал. Ничуть, впрочем, не опасаясь, что не смогу проснуться днем. В конце концов, всё оказалось не так уж и страшно. Просто нужно побольше кофе. Ну и, конечно, энергии. Чужой, живой, в чистом виде энергии, которую получаешь, лишь забирая чью-то жизнь…

— Рота, подъем! — гаркнули над самым ухом, и я встрепенулся.

Будучи сверхчеловеком в ночное время суток, днем я превращался в господина Обломова, с трудом отрывающего филейную часть от дивана. И в который раз я посетовал на то, как несправедливо устроено мироздание. Слишком уж разительным был контраст между ночным всесилием и вялым, полусонным дневным существованием. Но, как известно, человек привыкает ко всему. Подстегиваемый запахом кофе, я слез с лавки и отправился на двор умываться.

Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.

Хотя в голове роились тысячи вопросов, я подозревал, что всё равно не получу ответа. Недаром же, намекнув на то, что могу обнаружить в этих местах что-то необычное, старик прервал разговор на полуслове.

Перекусив, собрали пожитки. Оставив на столе немного денег, вышли за порог.

— Куда теперь? — вяло поинтересовался я.

— К Ямной пустоши, — ответил Олег. — По недостоверным данным, там иногда происходят довольно странные явления.

Мы неспешно двигались по пересеченной местности. День между тем залил пространство ярким светом, и я надел солнцезащитные очки. Было довольно тепло, и мы быстро шли вперед. И продолжали начатый в поезде разговор.

— Так называемая дистилляция океанов, которой, по твоим словам, можно не опасаться, на самом деле грозит обернуться глобальной экологической катастрофой. Ведь те, кто занимается этой «перегонкой», вместе с различными неорганическими соединениями губят и планктон.

— Ну и что? — удивился я. — Сколько того планктона надо китам? Да и много ли их, горемычных, осталось?

— Вот-вот! — оживился Олег. — В том-то и дело, что почти всех истребили. Можно сказать, под корень. А ведь планктон — это не только плавучее пастбище китов, но и всеокеанская кормушка. Не веришь? Давай мы с тобой проследим, кто кого ест. Мелкие водоросли, питающиеся солями моря, поедают планктоновые рачки. Которыми в свою очередь насыщаются небольшие рыбы. Ну а тех пожирают более крупные морские хищники. И всё это звенья одной цепочки, в которой растительный планктон — лишь первое, начальное звено. Ведь только представители морской флоры способны превращать неорганические вещества — соль, газы, углекислоту — в собственную растительную массу, которая служит пищей животным. Если бы вдруг, вследствие какой-то глобальной катастрофы, случилось невероятное и погиб весь океанский планктон — тогда бы в море перевелись и рыбы. И хищники умерли бы с голоду.

«В огороде бузина, а в Киеве дядька, — мелькнула мысль. — То ему зонд над планетой кружится, облучая человеков и заставляя дружно съезжать с катушек. То таинственные пришельцы фильтруют воду на предмет изымания никому не нужных и в ближайшие сто-двести лет бесполезных ископаемых. А я тут тягайся днем по болоту. Злой и не выспавшийся».

Вошли в зону, окутанную туманом, и Олег вдруг смолк.

Я обернулся.

— Ты чего?

Но он, словно пьяный, опустился на мягкий мох, устлавший землю.

Вернувшись, я обнаружил, что любознательный мой потерял сознание. Это довольно странно, так как Олег не производил впечатления неизлечимо больного и, находясь в охотничьем режиме, я не видел никаких особых патологий. Тем более что я-то, несмотря на достаточно позднее утро, переходящее в день, чувствовал себя относительно сносно. Покумекав так и сяк, взял горе-исследователя на руки и решил возвращаться. Не судьба, видать.

Хотя ориентируюсь на местности прекрасно, я взлетел метров на пять, дабы оглядеться. Оказавшись над молочно-белым варевом, удивился тому обстоятельству, что оно занимало довольно правильной формы пространство. Белесое пятно похоже на круг, и если вообразить его в виде мишени, то мы находились где-то на восьми. Держа Олега на руках, я висел в воздухе и, как не одно поколение соотечественников, размышлял: «Что делать?»

Должен сказать, что искушение вернуться было довольно велико. И лишь то обстоятельство, что неугомонный исследователь завтра потребует повторить всё сначала, заставило меня двинуться к центру. До воображаемой цифры «десять» метров двести, и, не мудрствуя лукаво, я просто пролетел их, бережно неся не приходящего в сознание товарища.

Хотя небо подернуто облаками и солнце, то выглядывая, то прячась, светило не слишком ярко, входить в охотничий режим не хотелось. Слишком уж обострялось восприятие, и очень тяжело я это переносил. А потому, не напрягая зрительных и слуховых рецепторов, опустился точно в центр туманного круга и оказался перед странного вида скальным образованием, торчащим подобно зубу какого-то мифического чудовища.

Положив Олега на землю, не спеша приблизился и, обойдя природный феномен, обнаружил, что в него можно войти. Неровный, расположенный чуть под углом к земле косой разлом, шириной где-то сантиметров пятьдесят, заставил содрогнуться. Показалось, что оттуда тянет холодом, и воображение тут же дорисовало поросшие мхом стены и спертый воздух. Чувства усилились сами собой, и, войдя, я удивился, что щель не кончается тупиком, ограниченным объемом скалы, бывшей не шире пятнадцати метров, а теряется во мраке.

Пройдя по коридору шагов десять, чертыхнулся и повернул назад, ибо оставлять лежащего без сознания напарника в этих гиблых местах посчитал более чем рискованным. И, если не дойдя до скалы пары сотен метров, он лишился чувств, то где гарантия, что, полежав на голой земле с полчаса, он не загнется совсем?

Снова захотелось вернуться на «большую землю», но любопытство, это величайшее благо и страшнейшее из проклятий всех живых, а тем паче называющих себя разумными существ, уже запустило цепкие пальчики в мою заинтригованную душу. Взвалив товарища на плечи, я снова вошел в пещеру. Полумрак вскоре сменился полной темнотой, но мне это нипочем. Идя по неровному полу, я то и дело видел в стенах трещины-разломы, подобные входу в это таинственное место, однако, решив держаться выбранного направления, просто двигался вперед.