Геннадий Эсса - Огненный шар

– Примерно так.

Он покачал головой.

– Этого не может быть! Мы же с тобой ровесники.

– Ну да, только с промежутком в сто лет. Ты для меня дедушка как минимум.

Егор положил ладонь на горячую грудь Жана и стал щупать его пальцами.

– Даже через тысячу лет мы все будем одинаковыми, если, конечно, с такой жизнью опять не превратимся в обезьян.

– Та Лиза – твоя девчонка? – спросил Егор.

– Да.

– Она мне тоже понравилась. Ты меня прости за чистосердечные признания. И она тебя тоже любит?

– Любит.

Егор взглянул на Жана.

– Есть за что, – заметил Егор.

– Да и ты не промах, – Жан рукой коснулся тела Егора. – Таким, как твой дружок, только девчонок удовлетворять. Я вот и удивился, что у тебя нет ее до сих пор.

– Все как-то не до этого мне было.

– Мозоли не натер на руках?

– Вроде нет.

– Ну и молодец. Иногда тоже надо, – согласился Жан.

Когда они вышли из душа, мать уже накрыла на стол.

Ник сидел на стуле и скромно дожидался своих друзей.

– Вы что там? – спросил он. – Я думал, вас вообще уже смыло.

– Пойдешь в душ?

– Обойдусь. Я там, на Малой Морской схожу, – отказался Ник.

– Садитесь завтракать, – сказала мать. – Жан, что у него с рукой? Он же все равно ничего не скажет.

– Ничего страшного. Жить будет еще долго. Сильно ударился, синяка не миновать.

Егор толкнул его локтем, чтобы Жан помалкивал.

– Все нормально, – сказал Егор. – Должна же какая-то хоть память остаться от этих событий.

– Синяк – это еще что, – заметил Ник. – Там я убитых видел.

Мать замахала руками.

– О господи! Говорили же мы Егору бросить эту затею. Ничего они там не смогут сделать против этих большевиков, бесполезно бороться с ними. Они сейчас везде… Какая была страна, какой государь! Николай столько сделал для народа хорошего. А к чему приведет их власть – неизвестно. Она не продержится долго. Все равно вернется все к старому. А эти самодуры только весь народ всполошили, сами не знают, за что борются.

– Ну хватит, жена, – остановил ее отец. – Время покажет. Мы свой век доживаем, просто жаль вот их, молодых. Вы говорили что-то о будущем? Как это понять? – отец снял очки, отложил газету и подсел к столу.

– Они из двадцать первого века, – сообщил Егор.

Глаза отца заблестели от любопытства. Он тоже хотел услышать от своих новых знакомых, что они могут рассказать интересного.

– Власть эта будет еще там, в вашем веке? – спросил отец.

– Она продержится меньше восьми десятков лет, – стал разъяснять Ник.

– А потом?

– Потом просто рухнет. Партия большевиков превратится в маленькую партию, которая будет доказывать справедливость действий своих предшественников.

– И только?

– Да. Вернемся практически к капиталистическому строю.

– Но наш строй не капиталистический, а народный, – возразил отец.

– Ну, короче, к нему. И надо будет сменить несколько поколений, чтобы все потом исправить.

– Вы, молодой человек, много знаете, – заметила мать.

– Да, студент он, – сказал Жан, поедая печенье.

– Наши бедные студенты. Сейчас все закроется – и учиться будет негде. Какие вы счастливые люди, что там учитесь.

– Я тоже счастлив, – сказал Егор. – Что живу в это смутное время и что познакомился с ними, настоящими ребятами.

– А где же ваши девочки? – вспомнил отец.

– Делать им у Зимнего нечего. Пусть дома сидят. У родственницы они, – Жан долил из самовара себе чай. – Не женское это дело – по баррикадам лазать.

– Да и не ваше тоже, – заметил отец. – Чего ради свои головы подставлять? Вот мы растим сына и не знаем, что у него в голове. Это время всех с ума свело.

– Это точно, – согласился Жан. – Я тоже начинаю уже тихо сходить с ума.

Молодые люди распрощались с родителями Егора и вышли на улицу. Егор, как и раньше, пошел их проводить.

Они остановились у парадной и долго молча стояли.

– Закурить бы сейчас, – сказал Жан.

– Принести? Отец курит, – сказал Егор, стараясь хоть как-то протянуть время, чтобы подольше побыть вместе.

– Ты хороший парень, – сказал Ник. – Нам везет, что в этой жизни встречаются такие люди. Ты береги себя. Жизнь – шутка коварная. Так может обернуться, что и врагу не пожелаешь. Твой патриотизм никому не нужен. Разберись в жизни сам, главное, в ней не запутаться самому.

Егор смотрел на ребят с завистью.

– Нет, сигарет не надо, – ответил Жан. – Я просто так. Что-то все до того надоело, места себе не нахожу.

– Сейчас пойдем к Зимнему, посмотрим, что там, – и отдыхать. – Ник глубоко зевнул, прикрывая рот ладонью.

– У нас бы остались. Я вам свою комнату отдам на время, – спохватился Егор. – Что же я раньше не сделал такого предложения?

Жан взял его за плечо.

– Не болит? – спросил он.

– Немного.

Он взглянул другу в глаза.

– Может, нам скоро придется расстаться, и навсегда, – с грустью произнес Жан. – Но мы тебя не забудем. Ты супер, парень! Мы еще обязательно встретимся. Я обещаю. Пойдешь нас провожать, когда мы уйдем в свое время?

– Конечно. Вот взяли бы вы еще и меня туда. Так хочется все это бросить. Это наше непонятное и смутное время просто сводит меня с ума.

– Это невозможно, – Жан осторожно прижал к себе Егора. – Будь всегда таким, как сейчас, – отбоя от девчонок не будет, – шепнул он ему уже на ухо.

Жан и Ник шли через Дворцовую площадь, где до сих пор горели костры и множество солдат и матросов сидели и грелись.

Они ловили на себе любопытствующие взгляды и шли в сторону Адмиралтейства.

– Интересные времена идут, – задумчиво сказал Ник. – Это же история, и мы топаем по этому времени, оставляя следы нашего присутствия.

– Ничего себе выразился, – заметил Жан. – Ты знаешь, что я сейчас больше всего хочу? Это попасть в наш класс и рассказать своим, куда нас занесло и что с нами вообще произошло здесь, в семнадцатом году. Не поверят. Скажут, что дурачок какой-то.

– А ты и не говори. Все, что случилось, – это только для нас. Не каждому же удается попасть в такой круговорот времен. Питер мы уже строили, успели даже повоевать немного. Царя Петра – видели, даже общались. В Петрограде в революции участвовали. Ленина, Сталина, Дзержинского – видели. Что могут обо всем этом подумать люди из нашего времени? Сразу скажут, что из желтого дома сбежали. – Ник поднял с земли красноармейскую шапку. – Возьму туда, к себе – будет как сувенир. – Он тут же собрал несколько стреляных гильз и сунул в карман.

– А их зачем? – спросил Жан.

– Тоже сувенир. Пусть память будет об этих временах.

– Возьми тогда с собой еще пару юнкеров или эсеров. Они точно подтвердят твое пребывание в семнадцатом году.

– Это я для себя. Буду вспоминать об этих днях. А юнкеров бери ты.

– Что-то тебя на сувениры потянуло. Что ж ты тогда в восемнадцатом веке у Петра сувениры не взял. Вот память была бы. Баржу, например, или ядро от пушки…