Сергей Палий - Санкция на жизнь

В этих глазах был не страх за собственную жизнь.

Напротив.

В них горело желание убивать. Уничтожать физически…

Словно неожиданно сорвали где-то внутри предохранительную скобу и в кровь хлынул поток тьмы, таившейся до этого в закрытой кладовой души.

Будто кто-то выставил с петель дверь и обнаружил в чулане, который считался пустым, своего брата-близнеца.

Такого же злого и коварного, как он сам.

Одичавшего в своем бесконечном одиночестве.

Солнечная система X. Траверз орбиты Сатурна

Прошлое часто оказывается для человека гораздо важнее и привлекательнее настоящего. Этому есть довольно простое объяснение: текущий момент нельзя переживать снова и снова до тех пор, пока он не станет минувшим. И только лишь на первый взгляд кажется, что это происходит мгновенно.

Отнюдь.

Чтобы настоящее стало прошлым – необходимо время.

Стас вспоминал последнюю свою жену – Лену. Миниатюрную брюнетку, которая отлично готовит стейк-рибай. Он пытался мысленно представить черты ее лица, но образ размывался, так и не обретая четкости. А ведь она идеально подходила ему по взаимному допуску 7-Л.

Казалось бы – чего тут сложного: вспомнить, как выглядит человек? Ан нет. Память коварная штуковина. Она навязывает свои правила, как только ты вздумаешь поиграть с ней. То она избирательна и привередлива, как чопорный эстет-коллекционер, то – расточительна и неразборчива, словно пьяный плебс.

Память – это рак души.

Врожденная наследственная опухоль. Сначала она доброкачественная, совершенно не мешающая жить и радоваться окружающему миру. Но с годами память меняет свойства: все больше и больше ее клеток мутируют и превращаются в раковые. Становятся чужеродными. Организм иногда пытается отторгнуть ужасную оскомину, но тщетно. Ведь это его неотъемлемая часть, такое же естество, как остальные органы и ткани.

А вдобавок – память вырабатывает один жизненно важный гормон, без которого мы пока не научились существовать.

Имя ему – совесть…

Нужный глядел на вакуум, океан которого распростерся в каких-нибудь полутора метрах от него, за тройной прозрачной переборкой. Он снова и снова старался воскресить образ черноволосой Лены.

И раз за разом перед глазами возникало лицо Веры.

Женщины, совсем не подходящей ему по пресловутой «семерке Л». Ворвавшейся в его жизнь без всяких санкций и разрешений…

Вакуум беззвучно скребся в стекло своими мерзлыми когтями, стараясь достать до человека и прикоснуться к сердцу.

Искалеченная звездной дробью тьма плыла рядом.

Сатурн замер вдалеке светлым пятнышком неправильной формы. Он явственно различался на фоне однообразно-узорчатого фейерверка далеких светил, но четко разглядеть кольца не позволяло слишком большое расстояние – фрегат пересекал орбиту в нескольких световых минутах от самой планеты. При желании, конечно, можно было воспользоваться простенькой оптикой или вывести изображение на растровую пленку возле общего терминала, но такая картинка была бы фальшивкой.

Как ни странно это звучит – космос прекрасен, когда он живой.

Космос очень похож на память. Такой же манящий и страшный…

Стас с силой потер лицо ладонями и, резко развернувшись, отошел от иллюминатора.

Перед глазами поплыли радужные пятна. Мир на миг покачнулся, и ему пришлось ухватиться за столешницу, чтобы не потерять равновесия. Все-таки «Харон-зеро» основательно подорвал нервную систему за прошедшие полгода, да и физически организм восстанавливался чрезвычайно медленно. Периодически мутило и поташнивало, мозоли на ногах заживали неохотно, несмотря на тщательную медицинскую обработку. Суставы и мышцы постоянно ныли…

Из ангара на Хароне их с Уинделом вытащили еле живыми. Покалеченный транспортный челнок взорвался через пару минут после того, как десантники СКО покинули помещение. Уже на боевом катере, стартующем с космодрома, Стас ощутил, как содрогнулся под ним пол. Находясь в полузабытьи, он было решил, что это галлюцинации, и, только глянув в иллюминатор, понял: ошибся.

Весь распределительный пункт «взлетел на воздух», если, конечно, выразиться грубо и употребить такое выражение по отношению к безвоздушной поверхности Харона.

На фоне бледных скал и черного неба стремительно вздымался огненный столб высотой с приличную сопку. Оранжево-синие фонтаны метана взметнулись вверх, словно новорожденные гейзеры, увлекая за собой машины, людей, аппаратуру, распыляя в пространстве тонны полудрагоценной породы.

В мертвом харонском безмолвии этот взрыв выглядел каким-то чудовищным недоразумением…

Обломки внешнего каркаса с огромной скоростью пролетели мимо стартовых площадок, чуть было не зацепив десантный бот и разнеся в щепу ремонтный блок вместе с притихшим в нем «пеликаном», давно пущенным на запчасти. Стыковочный рукав оборвался, как нить паутинки, и остатки воздуха с едва слышным хлопком навеки рассеялись в пространстве.

Пилоту пришлось дать полную тягу, чтобы не попасть под удар второй волны осколков.

Из маршевых дюз вырвались мощные струи плазмы, обращая все под собой в расплавленное месиво. А буквально через несколько секунд после отрыва от поверхности, вопреки всем нормам безопасности полетов, военные врубили гравитонники…

Кильватерная зона G-аномалии Вайслера – Лисневского призрачным лепестком смерти хлобыстнула по Харону.

Стасу даже думать не хотелось, во что превратился космодром и уцелевшие в его недрах техники и прочий персонал…

Для дрожащего марева гравитонной аномалии, которое остается в хвосте работающих движков, нет преград. Будь то полуметровая бетонная стена или титановая плита толщиной в километр. Для остаточного G-излучения любое сопротивление материи равно нулю. В поле его действия рушатся не только молекулярные связи вещества, но и ядерные. Практически все элементарные частицы вышибает в разные стороны, словно бильярдные шары от мощного удара кия. При этом, по не известной науке причине, не происходит ни цепной реакции, ни аннигилирующего эффекта, иначе, бесспорно, подобные технологии невозможно было бы применять при конструировании двигателей. Точно не доказано, но многие ученые считают, будто во всех четырех измерениях смещаются координаты пространства-времени, поэтому со стороны G-аномалия и выглядит несколько размыто. Как призрачное марево, на которое смотришь и понимаешь, что глазу «не за что зацепиться». Эта губительная для всего сущего «струя» – этакий противовес: неизбежная дань за чрезвычайно могучую и неэнергоемкую силу тяги, которую подарило человечеству укрощение гравитонных полей.