Виталий Крыръ - Охота на колдунов

Значит, и хорошее посмертие оказывалось под вопросом, если даже и не братьев, то владетеля Холма, снарядившего их в путь. Ведь всем известно, что тот, кто не умер в бою, может рассчитывать на хорошее посмертие только если вел по-настоящему праведную жизнь: не только много воевал, встречая врага в первом ряду строя и лично убив многих, но также мудро руководил, заботясь о зависимых людях.

И Клéвоц загрустил, не зная, будет ли теперь ждать его за гранью старший из братьев, чей составной лук не многие могли натянуть, средний, чью жизнерадостную улыбку во время детских игр не могли стереть даже кровоподтеки на лице. И даже о младших, злобных хулиганах вспоминалось только хорошее. Но Клéвоц быстро воспрянул духом - встретят, обязательно встретят за гранью, ведь в таких делах вина ложится на сюзерена. А сюзерен все еще жив и может пасть во благо Севера, искупая вину.

Когда Клéвоцу было одиннадцать лет, его собственный, родной, а не двоюродный дед вернулся с опаленными бородой, кожей лица и с холщовой повязкой через оба глаза. В тот день мальчик с отцом на подхвате как раз кололи кабана. Взрослые почти никогда не резали и не разделывали скотину, лишь помогали. Резать считалось мальчишеским делом. Чтобы в первом бою не пугал вид порубленных тел, дорого может стоить мгновение оторопи перед лицом опытного врага.

Отец держал поваленного кабанчика, Клéвоц левой рукой тоже, а свободной приставил между ребер и буквально вдавил лезвие в сердце, чуть повернул и выдернул нож. Убивать было немного жалко, ведь в отличие от человека свиньям не полагается посмертия. Но, с другой стороны, зверью все равно когда-нибудь умирать...

А дед между тем рассказывал. Как он утверждал, во время штурма города смола полилась из только что опустошенного чана:

- Без колдовства не обошлось! А ведь у горожан не было ни одного волхва! Это жрецы-колдуны хотят нас извести! Всех тех, кто может быть признан владетелем Холма по имперским законам, - убеждал дед, но его почти не слушали - ведь в других семьях владетелей если кого и убивали, то не чаще, чем бытовало последние несколько десятков лет. А чем таким особенным в сравнении с другими провинились Хóлмины перед жрецами?

Зрячим дед бы обязательно подался на юг, искать доказательств, но теперь лишь темнел лицом, когда его мнение в очередной раз не брали в расчет, а в конце концов так и вовсе подался на пчельник к Дану - из взрослых тот единственный не противоречил. В селении же деда по большому счету ничего не держало - бабка Клéвоца умерла во время родов, а привезенная с юга девушка ослабла сердцем, пережив в первую же зиму легочную хворь, и теперь не вела хозяйства, а значит, была легка на подъем.

Сам же Клéвоц тогда поверил большинству, но, приходя на пчельник, с дедом не спорил: у старого воина было что рассказать да и чему научить. К тому же дед прекрасно ориентировался на слух.

Когда Клéвоцу исполнилось четырнадцать лет, император призвал владетелей Севера в столицу на Большой Совет. Когда пришли вести с Совета, Клéвоц и Чеслава как раз считали степени родства и остались недовольны результатом - пускай кровные связи между их семьями и были дальними, но их было слишком много и сразу в нескольких поколениях. А значит, взрослые не могут позволить им быть вместе. Клéвоцу было искренне жаль - все же девка ладная, пригожая, но в мечтах он все же не придавал тогда конкретной девушке большого значения: редко кто из героев северных сказаний, которые длинными зимними вечерами распевали, собравшись вместе, бывалые воины, ограничивался одной женщиной.

Да и повседневные примеры были под стать. Если воин оказывался достаточно удачлив, чтобы обзавестись более чем одной женщиной, то местной, взятой в ранней юности жене зачастую доставались статус хранительницы очага и второе слово в семье (после мужа). А вот отношение к привезенной (зачастую из разоренного самими северянами селения и от прореженной северянами же родни) и называли любовью. Те же, кто думал иначе, такие как, например, отец Клéвоца, почему-то не спорили.

А в столице на Большом Совете сумасшедший колдун - сумасшедшим его назвали после - произнес короткий наговор прямо в зале дворца и разлетелся брызгами жидкого огня. Так в стране сменилась власть - пускай в императора и попала всего одна капля, но колдовской огонь вмиг распространился по телу, убивая. А вот наследника все же выходили, правда обзавелся коллекцией шрамов, которую редкий северянин собирает к концу жизни. Огонь совсем не тронул лишь кожу головы, но, поговаривали, волшба затронула разум. Однако император и империя для Клéвоца оставались чем-то далеким, хотя и молодой северянин формально был ее частью. Другое дело род - но власть в нем тоже сменилась. Брат деда находился в тот злосчастный день в зале Совета и разделил судьбу десятков других. Правда, ему повезло - успел схватиться за рукоять кинжала, а значит, умер в бою...

Теперь Хóлминых возглавил слепой дед мальчика, но справлялся старик лишь с помощью сына, отца Клéвоца.

'Интересно, - скрипучим голосом к месту и не к месту ворчал дед, - а ведь никто из колдунов-владетелей, присутствовавших на Совете, не погиб'.

Но предпринимать ничего не стал, лишь железной рукой судил и рядил родовичей, впрочем ничем не отличаясь в этом от покойного брата. То ли понимал слабость малочисленных северян, а тем более лишь одного северного рода перед жрецами всех Четырех сторон света. То ли затаился до поры до времени.

А через два года неспешный, обстоятельный, привычный быт северян был грубо нарушен, причиной чего многие позднее посчитали послание императора, случайно пришедшее как раз на шестнадцатилетие Клéвоца.

Глас первый:

Всеблагой извлек лучших людей из мира скорби,

Многие народы удостоились чести исторгнуть призванных из своего числа;

Но и в новом мире люди стали на путь насилия,

И тогда Всеблагой дал им жрецов, дабы наставляли и вразумляли.

Хор:

Да будут прокляты именующие милостивых жрецов колдунами!

(Фрагмент текста, читаемого в храмах в каждое полнолуние).

Мрак новолуния отступал перед нарождающимся рассветом. Солнце еще не показалось из-за холмов, но посветлел горизонт, а на возвышении в центре безлесного плоскогорья четко проступили очертания замка. И если ров и земляной вал ничем особенным не могли поразить сторонний взгляд, то высокие стены с огромными гранитными блоками в основании, массивные круглые башни со специально укрепленными площадками на вершинах для размещения требушетов и катапульт, располагавшиеся на обширном подворье каменные хозяйственные и жилые постройки с красными черепичными крышами, донжон в центре, чьи бойницы на последних этажах превращались в окна - все вместе взятое выдавало собственность если и не императора, то самое меньшее одного из сиятельных тэл'ов Изначальной империи.