Владислав Жеребьёв - Ретранслятор

— Уходить надо, — печально вздохнул я.

— И как?

По коридору уже слышалась барабанная дробь приближающейся смерти. Народу явно прибавилось, ибо топот стоял такой, будто и не люди это, а табун лошадей.

— Судя по звукам, их там никак не меньше сотни.

— У меня ресурса не осталось, — честно признался я, жадно глотая ртом воздух. Слабость опять накрывала ватным одеялом, голову вело, пространство вокруг стремительно меняло свои очертания, превращаясь в сплошную черную кляксу.

— У меня тоже. — Сенечка горестно развел руками и, выхватив из кармана трофейную гранату, разжился-таки, хороняка, уверенно метнул ее в коридор. Послышался взрыв, крики, кто-то открыл беспорядочную пальбу, из-за чего создал еще больше паники.

— Сиди тут, — вдруг обронил проглот и метнулся к окну. Секунду он завис в оконном проеме, а затем решительно направился ко мне. — Прыгать будем, — заявил тоном, не терпящим возражений.

— Сдурел, — ахнул я, пребывая на грани между истерикой и обмороком. — Третий этаж, расшибемся.

— Спокойно, — Арсений подволок меня к окну и указал куда-то вниз. — Видишь.

Я собрал в кулак оставшиеся силы, коих, к слову, было раз-два и обчелся, и, сфокусировав зрение, обнаружил под окном шатер летнего кафе. Самая обычная конструкция в старые времена. Дельцы ставили пару пластиковых столов, притаскивали дешевого пива и бросовой закуски и спаивали население на свежем воздухе. Даже бренд пивной на ткани палатки имелся. Не успел я еще хоть о чем-то подумать, как мерзкий проглот самым варварским образом схватил меня за ноги, и, теряя остатки самообладания, я камнем рухнул вниз. С жизнью я простился раза три, однако картинки прошлой жизни перед глазами не замелькали. Резкий хруст, раздавшийся секундой позже, я поначалу принял за звук собственного ломающегося позвоночника, однако шатер лишь прогнулся, треснули пара направляющих, а я бессильно, будто куль с картошкой, сполз на землю.

Мои подозрения о количестве ворога в коридоре оказались небезосновательны. То ли мужик в костюме, то ли та бабища у входа, что так бездарно играла „Мадам“, согнали на этаж, наверное, весь персонал, от охранника до бармена. Мысль о том, что мы вот так можем сигануть через окошко, естественно, в голову им не пришла.

Арсений скакнул в окно сразу после меня, подарив нападавшим последнюю гранату и, ловко приземлившись на крышу шатра, скатился на землю. Как бы ни был безумен мой план с самого начала, но расчет по поводу жадности местных боссов сработал идеально. Старенький мотоцикл проглота стоял во дворе, под навесом и преспокойно дожидался своего хозяина.

Еще какое-то время пришлось потратить на погрузку моего бездвижного тела в коляску. На сиденье удержаться я не мог физически, а члены, таки дав сбой, окончательно перестали мне повиноваться. Запаковав меня в „люльку“, Арсений запрыгнул в седло и, ударив по педали, выкрутил ручку до упора. Когда мы выезжали через КПП, из оконного проема, принадлежавшего кабинету моего любезного полковника, высунулась ошарашенная физиономия и открыла беспорядочный автоматный огонь по двору. Послышался звук разбиваемых стекол, к первому автоматчику присоединился второй, затем третий, и вскоре воздух наполнился свистящим свинцом.

Однако было уже поздно. Вильнув пару раз, Арсений влетел в двор, затем пронесся через второй и, наконец выскочив на знакомый проспект, выжал газ до упора. Бесславное мероприятие закончилось крахом, однако одно для себя я выяснил точно. Время есть штука непостоянная.

Безусловно, данные коленца нам еще припомнят, однако потом, а теперь в берлогу и перевести дух. Хватит с меня злоключений.

Ночь прошла без происшествий, если не сказать, буднично, а вот утро встретило меня немилосердными криками Арсения, доносившимися из тихого и почти уютного двора. Дернувшись, я с неудовольствием обнаружил, что автомата под рукой нет. Второй неприятной находкой оказалось отсутствие моих товарищей. Дима, проглот и Мишаня в поле зрения отсутствовали, а душераздирающие вопли сдернули с кровати и погнали на балкон.

— Обокрали! — раздавалось вопреки всем принципам конспирации снизу, аккурат оттуда, где вчера Сенечка затарил свой транспорт. — Суки, мрази, чтоб у вас руки отсохли! Знал ведь, что надо растяжку поставить, так нет, гранату пожалел.

Из этого слезливого монолога и по мельтешению проглота около вскрытых дверей гаража я почерпнул следующее. Первое, мы лишились транспорта. Какая-то нехорошая личность, очевидно, выследила нас или просто наткнулась на свежие следы, поимев мотоцикл, растворилась в ночи. Второе, у Сенечки имелись гранаты.

Как ни странно, но мне вдруг стало просто смешно. Нет чтобы горевать, представляя себе, как придется топать по городу пешком, так ведь нет. Сожаления или печали не было ни капли. Вывалившись на балкон и улыбаясь, как идиот, я поинтересовался:

— Чего орешь, болезный, беду накличешь.

Сенечка застыл на секунду, будто в оцепенении, поднял голову и выдал мне такую порцию ненависти во взгляде, что меня от смеха перегнуло пополам.

— Что ржешь! — взвизгнул проглот злобно. — У нас транспорт увели уроды какие-то, а ему весело! Что этот мир с людьми делает, спрашиваю? Совсем крыша съехала.

В тот же миг из-за бетонной перегородки балкона соседней квартиры появилась хитрая физиономия Мишани.

— Проснулся, дядя? — жизнерадостно поинтересовался он.

— Ага, — я усмехнулся и, перегнувшись через перила, крикнул: — Не ори, дурак, крыс привлечешь. Сам же вчера о них говорил.

— Так то крысы, — горестно вздохнул Сенечка, однако после моих слов поуспокоился и, ссутулив плечи, поплелся в сторону парадной, будто французский аристократ на эшафот.

— Твоя работа? — поинтересовался я у воришки, но тот в ужасе замахал руками.

— Честно, не моя, дядя, — затараторил он. — Да и не о том ты думаешь. Мотик со двора свели, значит, знают, что мы тут, а где одна горка хабара, там еще много может быть.

— Думаешь, пожалуют? — встревожился я.

— Зуб даю, — кивнул Мишаня, — однако это не отменяет одно. Мы тут завтрак готовим.

Я потянул носом и, к своему удивлению, отметил, как из распахнутых окон квартиры напротив заманчиво пахнет чем-то вкусным, жареным и вроде бы даже мясным.

— Перебирайся, дядя, — чумазая рука воришки подсунула мне небольшой табурет. — Сейчас Сенечка наорется и жрать придет, а у нас на всех не хватит.

Смежная квартира оказалась вполне узнаваемой и, в отличие от странной комнаты за спиной, принадлежала моей соседке Клавдии Петровне Верховцевой, сухой гордой старухе с орлиным взглядом и манерами фельдфебеля. Пережившая всю блокаду, потеряв двух сыновей и получив похоронку на мужа, Клавдия Петровна не только не потеряла желание жить и веру в советскую действительность, а еще и взвалила на себя инициативу руководителя жилищным товариществом. На момент катастрофы ей было лет девяносто, если не больше, но даже в этих преклонных годах она не потеряла цепкости хватки и остроты ума.