Энтони Рейнольдс - Отметка Калта

Я жду. Жду подтверждения того, что мне уже и так известно. Легионес Астартес не благословлены выдающимся воображением. Тактической смекалкой — да, возможно. Креативностью при создании стратегической обороны. Мимолетным вдохновением, которое направляет нашу руку в неразберихе боя. Мы оставляем фантазию и изящество творческого воплощения хрупким рукам смертных. Я помню, как восхищался картинами Присцины Ксантои, летописца и художника Двенадцатой экспедиции. Я не делился этими переживаниями с самой Ксантои или же с вышестоящими, однако, созерцая ее картины, образы и интерпретации, я опасался затеряться в них.

Ее прекрасные изображения наших первых достижений, кровавые и яркие, обладали невероятной жизнью и внутренним содержанием. Она рассказывала нашу историю в своих портретах и панорамах. Когда годы начали брать над ней верх, и ее отозвали на Терру, я ощутил, что экспедиция утратила толику своего памятного величия. Наши достижения никогда не казались столь благородными, как тогда, когда на них смотрели невероятные глаза Присцины Ксантои. И уж точно не выглядели так впоследствии.

Когда я наконец открываю глаза в полумраке зала станции, то гадаю, как бы летописец изобразила чудовище, которое стоит передо мной на мелководье. Наделила ли бы она его глазами, ртом, или хотя бы лицом? Возможно, ее кисточки из шерсти гиринксов смогли бы охватить абсолютную, неземную кошмарность существа. Его чужеродную суть и то, как сама реальность отторгает имматериальное тело. Возможно, она смогла бы должным, опаляющим разум образом оценить хтоническую гротескность и уродство.

Я не в силах вообразить такой кошмар. К сожалению, мне нет нужды воображать.

Ионе Додона вырывается из воды, вдыхая холодный воздух разрывающимися легкими. Она тратит свой первый вдох на самый испуганный, сотрясающий душу вопль, который мне доводилось слышать за мою долгую жизнь, заполненную войнами.

Крик — это хорошо. Крик означает, что она по крайней мере еще жива.

Прожекторы моего доспеха озаряют зал станции блеклым светом, которого оказалось достаточно, чтобы демоническое чудовище увидело в непотревоженной поверхности озера собственное отражение.

Кроме того, этого света достаточно, чтобы я увидел, как Ионе Додона, оступаясь, пятится по воде прочь от статуи зверя, созданной из тени.

Она все еще кричит.

Я приближаюсь к неописуемо ужасной кристаллической твари — это невообразимый кошмар. Я борюсь с непроизвольным желанием отвести взгляд и заставляю себя смотреть на зверя. От этого зрелища у меня жжет в глазах. Я шатаюсь. Чувствую, как мой разум содрогается. Я проваливаюсь в стеклянные слои безумия. Обратившись к своей выучке, к сдерживаемой нуллификации предельных эмоций и к твердой основе психоиндоктринации, я продираюсь обратно к настоящему.

Я — Гилас Пелион. Пелион Младший. Гонорарий XIII Легиона, 82-я рота.

Все мое существо захлестывает ненависть к врагу. У него нет права существовать в этой вселенной.

Ионе Додона до сих пор кричит. Первопроходца больше нет. Даже облик окаменевшего демона оказался непосильным для ее хрупкого, слишком человеческого рассудка. Я размышляю о битве за Калт, о войне под поверхностью и более великой войне, которая еще предстоит. Стало быть, вот как выглядит наш грядущий враг. Истинные подданные и слуги Императора будут все чаще встречать зло в таком облике, которое было призвано извне нашими братьями, пребывающими во мраке.

Обычные люди не готовы к такому зрелищу. Безумие поразит их, как поразило Ионе Додону.

Та кричит и кричит, ее разум сломлен. Быть может, будет благом избавить ее от этой муки?

Я отцепляю последний оставшийся заряд, пристегнутый к поясу магнитным замком. Трясу болт в бронированной перчатке. Он гремит, словно игральная кость. Как и игральная кость, он ждет результата. Результата, который неизвестен в замкнутом пространстве перчатки, реализации, которую он может найти лишь в патроннике висящего на поясе пустого и враждебного пистолета. Я вынимаю пистолет и загоняю болт внутрь.

Оружие поднимается, оказавшись на одном уровне с кристаллической мерзостью и кричащим Первопроходцем. Дуло перемещается между ними. Керамитовый кончик пальца нащупывает спуск, и мы оба — Пелион Младший и оружие — ищем свою реализацию.

Предполагается, что мы не ведаем страха.

Это не просто слова. Не ведать страха — основа биоалхимической тайны, которая странствует по незримым нитям наших генов. Мы рождены, чтобы сражаться и умирать, никогда не познав страха. Мы понимаем его. Терпим. Подчиняем себе.

Однако мы никогда не страдаем от него, и потому не знаем его подлинного вкуса. Страх — не более чем биологическая реакция, физиологический курьез, поражающий низших существ интеллектуальным расстройством различной степени тяжести.

Это всего лишь первый шаг. Сначала необходимо не ведать страха. Затем следует отважная убежденность: посвящение жизни абсолютной чистоте цели. Возвыситься в ряды Легионес Астартес означает, что необходимо отбросить все остальное. Твоя семья мертва. Твоя молодость несущественна. По меркам галактики ты никогда не рождался. Ты избавляешься от остаточных притязаний на человечность.

Один воин — ничто. Легион — все.

Ты должен жить по этому принципу. Должен быть воплощением этих слов и гарантировать, что каждый вдох посвящен их претворению в жизнь.

Став космическим десантником, ты больше не человек. Ты — легионер, тот, кто преодолел пределы людских забот и вышел в генетическую чистоту трансчеловечности. Ты облачен в цвета своего Легиона, носишь символ своего Легиона и служишь повелителю своего Легиона. Ты держишь оружие, выкованное в пламени литейных твоего Легиона. Твоя жизнь, дыхание и пот — культура твоего Легиона, принесенная с родного мира Легиона и проявляющаяся в традициях и ритуалах Легиона.

Над легионером — отделение — стая, коготь, звено, ячейка. Над отделением — только Легион. В этом сила. В этом долг.