Александр Зорич - Клад Стервятника

Гордей осторожно вынул из кармана коробочку, очень похожую на те, что используют в качестве футляров в ювелирных магазинчиках. Только поверхность коробочки была дополнительно залита полимерной пленкой.

— Вот он, родимый, — ласково произнес Гордей. — Наша палочка-выручалочка, если что.

После чего поднял коробочку к уху и слегка потряс.

— Ты что, сдуре-е-ел? — заорал я, готовый в любую минуту дать тягу. — Он же сейчас среагирует!

— Не боись, дружище. Я его пока что деактивировал, — довольно усмехаясь, ответил ученый. — Палочка — она вот тут.

Он слегка постучал ногтем по коробочке.

— А выручалочка-то она — вот где!

И он постучал меня по лбу.

Думаете, меня это успокоило? Черта с два.

Я вновь сунул руки в карманы и прогулочным шагом направился вокруг дома. На заднем дворе стоял садовый столик с парой плетеных стульев из ротанга. На них были свалены стопки книг — то ли для просушки, то ли приготовлены на выкидку. А сверху, на старинном пособии по ядерной и химзащите во время атомной войны, сплошь испещренном библиотечными штампами городской библиотеки г. Припяти номер 12 и межбиблиотечного коллектора, я увидел портрет.

Из-под треснувшего стекла маленькой рамки на меня смотрел вечный студент в белоснежной сорочке, галстуке — у нас в школе такие называли «кал-стук» — и характерных очках, заставляющих задуматься о Гарри Поттере и возможных корнях его российской родословной. Не хватало только трещины в одной линзе.

Я некоторое время разглядывал портрет, не понимая, что же меня в нем так привлекло. И вдруг понял: дело не в портрете и даже не в знакомых очках. Рамка портрета была черной. Это было траурное фото.

Видимо, оно долго висело где-нибудь в гостиной, на почетном месте или вместо иконы, пока не стало мозолить глаза своим вечным укором, с каким всегда глядят родные мертвецы на нашу неустроенную и расхристанную жизнь.

Интересно, что у Завала там теперь вместо Лодочника — я не сомневался, кто изображен в траурной рамке, хотя никогда не видел бывшего хозяина коттеджа в лицо. Быть может, потайной сейф, замаскированный какой-нибудь репродукцией или чеканкой.

Хотя я на месте Завала оставил бы фото Лодочника на месте. Кто еще на свете хранит нас так, как бывшая родня, знающая доподлинно все наши секреты?

— Чур меня, Лодочник, — прошептал я. — Чур…

Положил на место портрет и пошел в дом. Из-за неплотно прикрытой двери доносилась оживленная перебранка. Но, судя по дуэту, зычная глотка Комбата понемногу брала верх над дребезжащим, надтреснутым тенорком нового русско-украинского Буратино. И поделом тому.

Прошел еще час, и мы принялись складывать амуницию. Комбат все-таки нашел убедительные доводы и, похоже, открыл у Завала неплохой кредит.

— Пришлось все-таки Косте звякнуть. Зато тринадцать с половиной, — шепнул он просиявшему Гордею. — С тебя магарыч, Гордеич.

— Запиши пока что на счет Трубача, — посоветовал очкарик.

Это была самая грустная шутка из всех, что только прозвучали за сегодняшний безумный, безумный, безумный день.

Круглый птичий глаз я заметил, когда он блеснул в полутьме, сгустившейся между двумя огромными проржавевшими контейнерами, доверху заваленными стальным хламом. Это могла быть только хищная припятская чайка, они давно завладели большей частью здешней земли. Скрытая массивной железной панелью чайка хрипло каркнула, затем снова и снова. Ей тут же стали откликаться другие поморники.

После возвращения с Белорусской Вежи почти сутки ушло у нас на сборы. Гордей заночевал у меня, и мы полночи тщательно паковали автоматы, боеприпасы, запасную одежду и «цацки» от Завала. Комбат, молодчик, не взял с меня ни копейки, понимая мое сложное финансовое положение. Он договорился с Завалом, что мы все берем у него как бы напрокат, с возвратом, при условии сохранения ресурса и товарного вида каждой его «прилады».

Я не представлял себе, как можно сохранить в целости и сохранности, к примеру, десять рожков патронов к «калашу». Или же не перепачкать отличные непромокаемые сапоги с подошвой из хитрого каучука, которые Комбат, решив меня разыграть, важно представил как «настоящие мокроступы от ученых с Янтарного озера», вызвав у Гордея приступ безудержного, переходящего в истерический хохота.

И еще мы с Гордеем долго обсуждали все детали и подробности предстоящего маршрута. А заодно строили догадки относительно таинственной «Зверофермы № 3», одна другой фантастичнее.

Где в это время ошивалась Анка, нам было неведомо. Но в назначенный ранний утренний час она уже поджидала нас возле вертолета.

Как ей удается просачиваться за кордоны и спокойно пересекать Периметр, точно это не сплошная линия блокпостов и дотов, а приморский бульвар, для всех нас так и осталось тайной. Одно слово — наемница.

Улетать мы решили по-английски, не прощаясь. Гордей сказал: мол, это хорошая примета. Даже Комбату зайти ко мне на посошок назначили часом позже. Надеюсь, он за это на нас не в обиде.

До Свалки долетели сносно. Немножко болтало, конечно, но ветер скоро утих. И сквозь тучи даже пару раз выглядывало солнце. Тоже недурная примета, однако.

Анка и Гордей общались вполне корректно. Во многом этому способствовала просьба девушки починить ее ПДА. Коварный прибор в самые критические моменты жизни его хозяйки норовил подать громкий звуковой сигнал, и, по словам Анки, он уже трижды подводил ее под монастырь, под зомби и под припять-кабана.

Гордей ПДА починил в два счета (по-моему, просто отключил звук в опциях). Но его авторитет в глазах Анки поднялся еще на одну ступеньку пьедестала женских симпатий.

Еще в полете Гордей связался со своим человеком на уровне. И едва мы приземлились, к нам тут же подкатила низенькая и широченная таратайка, больше всего похожая на старинный «багги». Только установленный на широченные колеса, способные на раз преодолевать кучи битого кирпича и жестяные кусты-мутанты, которыми нас встретила Свалка уже в первые минуты пребывания на твердой земле.

Из таратайки ловко, как резиновый мячик, выскочил бородатый крутой мэн, полная копия Мэла Гибсона из сериала про Безумного Макса и подонков-рокеров. Ученые обменялись приветствиями, на нас с Анкой бородач даже не взглянул.

При этом они не пожали рук, только похлопали друг друга по плечам.

Отойдя в сторонку, прямо в кучу щебня, приятели сказали несколько фраз и одобрительно покивали. Прямо как две резиновые собачки на нитках, которые обычно висят в старинных «тойотах» перед носами их хозяев, безнадежных зануд и отсталых деревенщин.