Александр Зорич - Клад Стервятника

Я вжал башку в плечи и зажмурился — терпеть не могу смотреть смерти в лицо.

А в следующую секунду излом с размаху водрузил мне на темя… большой картонный детский барабан.

Знаете, бывают такие — в красных и зеленых узорах, с пластмассовым ободком и вялой мембраной?

И тут же взялся со всего маху колотить по нему своей лапищей, отбивая в бешеном ритме зажигательную румбу!

Когда я нашел силы открыть глаза, в комнате было пусто.

Ни барабанов, ни изломов.

У запертых снаружи дверей большой кучей было свалено мое музыкальное оборудование, привезенное вчера от Бая. За окнами маялся понурый полдень без малейшего признака солнечных лучей. Обычное дело для Зоны Отчуждения. И как только мы, люди, рядом с ней живем?

Но самое главное — в дверь избушки кто-то методично и требовательно колотил палкой.

Звонок у меня отсутствует. Ни к чему эти излишества Трубачу…

Ну и какого хрена, спрашивается, колотить в мои двери ни свет ни заря после честной трудовой ночи?

Этот стук, очевидно, я и принял во сне за дробь барабана, презентованного мутантом. Что поделаешь, похмелье порой дарует нам видения и позабористей…

— Кто? — грубым голосом прогундосил я, с трудом приподнимаясь на диванчике.

— Дед Пихто, — лениво откликнулись из-за двери.

Этот голос я узнаю из тысячи.

Володя Пушкарев по прозвищу Комбат. Владимир Сергеич. Легенда Зоны.

Черт побери, а ведь он-то мне сейчас и нужен! Именно он!

Кряхтя, я слез с диванчика и поплелся открывать.

Комбат — это, я вам скажу, фигура. Эпическая! Вот только иногда Комбат служит мне живым укором. Потому что все при нем! Смел, удачлив, рассудителен и бабам нравится — всем подряд, не исключая даже принцессы какой-то немецкой, не то Лихтенштейнской, не то Люксембургской.

Картами дядя Вова не балуется. В отличие, например, от меня. Темным тоже ни копья не должен… И почему я с него пример не брал? Эх…

Еще Комбат умеет слушать и делать собственные, порой очень странные выводы. Поэтому битых полчаса он молча просидел над чашкой крепчайшего цейлонского чая, слушая сбивчивый рассказ о моих недавних злоключениях. После чего покачал головой и проворчал:

— Доигрался ты, Трубач. Дотрубился. В трубу свою.

— Не понял?

— Вся твоя вчерашняя история, — пояснил он, — это твой очередной вызов судьбе. И вот, наконец, доигрался. Считай, что трубы этого… Апокалипсиса — они для тебя уже сыграли. Похоронный марш Мендельсона. «Я вновь обручился со сме-е-ертью…» — шутовски проблеял он фальшивым надтреснутым тенорком.

На месте Комбата можно было, конечно, и не путать Апокалипсис с Иерихоном. Но мысль его я все равно понял.

Поэтому я счел за лучшее отмолчаться.

— Я тебе сколько раз советовал не брать карты в руки? — начал он издалека.

— Восемнадцать, — с трудом выдавил я. — С половиной.

— То-то же, — ответил Комбат, ненароком отгоняя только что зародившуюся в моем воспаленном мозгу одну очень ценную мысль.

Не брать карты в руки. Точно!

— Ладно бы ты еще проигрался кому-нибудь из наших. Тут можно бы как-то разрулить. Но с темным, да еще с этим Стерхом!

Он озадаченно покачал головой. И я своею — в такт.

— Стерх крут немерено даже среди темных сталкеров. Такие, как он, образуют свой особый клан. Живут все больше по заброшенным деревням, на самых опасных уровнях, — сообщил Комбат с задушевно-интригующими модуляциями в голосе, характерными для ведущих телеканала «Наука и открытия». — Я давно уже думаю, что клан этих темных преследует какие-то свои, непонятные нам, простым смертным, цели. И для этого у них ба-а-альшие возможности.

Мы помолчали.

Конечно, он сейчас прикидывал, как высвободить мою буйную головушку из кошмарной паутины долга… Навряд ли у Комбата найдется сейчас и пара штук баксов, несмотря на все его былые подвиги. Уж больно он шиковать любит…

Я же думал, периодически морщась от боли в башке, о картах. Вернее, одной карте. О карте Стервятника.

— Неважно выглядишь, приятель, — вдруг сказал Комбат. — Надо бы тебя подлечить… Пожалуй, прогуляюсь за пивцом к Любомиру. Тебе оно сейчас будет как нельзя кстати.

Любомир, если вы не знакомы, работает в «Лейке». Хороший бармен в не самом плохом баре. Я там тоже, кстати, работаю по вечерам.

Увы, на фоне Любомира я сейчас натурально нищеброд. Любомир промышляет перепродажей хабара и прочими сомнительными делишками под патронажем многоопытного Хуареса и имеет нормальные деньги.

А я? То-то же.

— Постой.

Наверное, у меня и вправду был жалкий вид. Во всяком случае, Комбат сочувственно вздохнул, обозревая измятый ландшафт моей физиономии.

— Что? Не надо пива?

— Да я не про то…

— А про что?

— Ты что-нибудь о Слоне слышал?

— О Слоне?..

Идиотский вопрос: кто же в Зоне не слышал о Слоне?

Вот только то, что знает умник Комбат, зачастую кардинально отличается от того, что знают отмычки.

— …Что именно ты хочешь узнать о Слоне?

Люблю я все-таки лаконичных людей. Может, я в другой жизни был греком-спартанцем? Во всяком случае, обстановочка в моей берлоге вполне себе спартанская. И к тому же все покрыто античной пылью поистине марафонской толщины.

— У Слона была карта Стервятника? Или это художественный свист? — спросил я.

Комбат глянул на меня теперь уже с откровенным сочувствием. И вздохнул. Такой, мол, большой, а в сказки веришь!

— Я серьезно, Комбат. Думаю, она стоит хороших денег. И если ее как следует толкнуть… Например, Хуаресу, а?

— Дурак ты. Трубач, и уши у тебя холодные, — ответил он. — Как можно толкнуть то, чего не существует? Тем более Хуаресу. Хуарес — он же реалист, итить его двести!

Довод казался вполне резонным. Но меня не убедил.

Проницательный Комбат это понял. Потому что покачал головой и презрительно процедил:

— Чушь все это псевдособачья. Карта Стервятника! Оттого Слона и прибрали Хозяева Зоны, что он уже совсем с катушек съехал. И начал верить чему попало.

Комбат решительно распахнул дверь.

— Не делай резких движений, Гоша. Дожидайся меня с пивом. Я вернусь.

— Я так и знай, — слабым эхом откликнулся я.

Затем выбулькал из горлышка половину чайника, давно уже отказавшегося свистеть (к вящему спокойствию хозяйских денег), с наслаждением вытянул ноги и отвернулся к стенке.

Карта Стервятника — есть.

Ее не может не быть!

Что бы там ни говорил Комбат.

Личный Апокалипсис — штука крайне неприятная, особенно когда она превращается в Акапеллипсис. Но Комбат молодчина, позаботился об инструментальной поддержке. Теперь мы с ним на пару дружно прихлебывали холодное пиво, а я еще и прикладывал бутылки к вискам, за которыми теперь поселились два деловитых отбойных молоточка и в упоении принялись выстукивать новую разновидность хип-хопа — djatel-n-bass.