Хироси Сакурадзака - Грань будущего

– Вы знаете, как это называется? Дискриминация, вот как!

– Ты знаешь, Ёнабару, я все чаще вот о чем думаю, – произнес Феррел. Его голос звучал по внутренней связи искаженно, с металлическим дребезжанием. – Я бы свою пенсию отдал тому, кто найдет способ тебя заткну… черт, началось! Не наложите в штаны, парни!

Я бросился в бой. В шлеме, как всегда, затрещал доплер. Знакомо. Все как всегда.

Есть мишень.

Я выстрелил. Пригнулся. Копье просвистело мимо моей головы.

– Кто это там? Ты слишком сильно вперед выдвинулся! Хочешь, чтобы тебя первым грохнули?

Я притворился, будто выполняю приказ командира. Сколько бы жизней у тебя ни было, если тупо следовать приказам каждого офицера, едва закончившего академию, умирать из-за них надоедает.

Засвистели снаряды, крест-накрест расчертив небо; загрохотали взрывы. Я смахнул песок со шлема, покосился на Феррела и кивнул. Он моментально понял, что мое выступление и атака, которую я только что отбил, не дали врагу спокойно дождаться нас в засаде. Инстинкты подсказывали Феррелу – да что там, он нутром чувствовал, что рекрут по имени Кэйдзи Кирия, ни разу не бывавший в настоящем бою, солдат, на которого можно положиться. Он видел, что на самом деле скрывалось за моей бесшабашной смелостью, знал, зачем я рванул вперед. Подобное умение быстро подстраиваться под обстоятельства и помогало ему остаться в живых все эти двадцать лет.

Честно сказать, Феррел был единственным человеком во всем взводе, на которого мог положиться я. Другие солдаты успели побывать в двух, от силы трех боях. Даже те, кто выжил в прошлых сражениях, ни разу не умирали. Но если ты умрешь – учиться на ошибках поздно. Эти зеленые юнцы не знали, что значит идти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Они не знали, какая тонкая грань отделяет одно от другого, не знали, что на передовой, заваленной трупами, выжить легче всего. Страх, пронизывающий каждую клеточку моего существа, не знал жалости, он был жесток и оставался моей главной надеждой уцелеть в этой бойне.

Это единственный способ сражаться с мимиками. Я ни черта не знал о других войнах, да это мне было и даром не нужно. Мой враг был врагом всего человечества. Остальное не имело значения.

Страх не покидал меня никогда. Я дрожал всем телом. Если чувствовал присутствие противника вне поля зрения, мурашки бежали у меня по спине. Кто как-то раз сказал мне, что страх может просочиться в твое тело и поселиться в нем? Командир взвода? Или Феррел? Или, может, я просто услышал это во время тренировки?

Но страх, даже охватывая все тело, успокаивает меня, утешает. Солдаты, которые забывают обо всем под действием адреналина, не выживают. На войне страх – это коварная женщина, о появлении которой тебя предупреждала мамочка. Ты знаешь, что ничего хорошего она тебе не принесет, но и освободиться от нее нет никакой возможности. Вот и приходится искать способ с ней ужиться, потому что так просто она не уйдет.

Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой дивизии бронепехоты была пушечным мясом. Если бы бои на передовой были успешными, полчища мимиков, бегущие прочь от наших солдат, смели бы нас, как поток воды – сухой папоротник. Если бы атака провалилась, мы остались бы одни в бушующем море врагов. В любом случае наши шансы выжить были мизерными. Командир взвода знал это, и сержант Феррел тоже. Рота была полностью собрана из солдат, переживших побоище при Окинаве. Кто лучше сгодится для выполнения откровенно дерьмового задания? В операции принимали участие двадцать пять тысяч Доспехов. Так что, если даже одинокий взвод из ста сорока шести человек сотрут с лица земли, эта новость не попадет на стол командования в министерстве обороны даже в виде служебной записки. Мы были жертвенными ягнятами, кровь которых должна смазать колеса военной машины.

Все сражения делятся на три вида: дерьмовые, очень дерьмовые и дерьмовые сверх всякой меры. Так что паниковать из-за этого смысла нет. Хаоса будет и без того предостаточно. Те же Доспехи. Тот же враг. Те же друзья. Все тот же я и мускулы, по-прежнему не готовые к тем задачам, которые перед ними ставили, и нывшие так, что у меня темнело в глазах.

Мое тело не менялось, но операционная система, которая им управляла, подверглась существенной перестройке. Я был зеленым рекрутом, бумажной куклой, подхваченной ветрами войны. Я стал ветераном, который мог подстраивать войну под себя, управлять ею. Я нес бремя бесконечного сражения, как машина для убийства, в которую успешно превратился – в машину из плоти, крови и нервов вместо масла и проводов. Машина не отвлекается. Машина не плачет. Машина ходит с одной и той же горькой улыбкой – день за днем. Она молниеносно просчитывает ход боя, разворачивающегося вокруг. Ее глаза ищут следующего врага до того, как умрет предыдущий, а разум в это время уже задумывается о третьем. Так вышло не во зло и не во благо. Так просто было. И если так будет продолжаться вечно, значит, пусть продолжается.

Выстрелить. Перебежать. Переставить одну ногу, другую. Двигаться дальше.

Копье вспороло воздух в том месте, где за десятую долю секунды до этого был я. Оно ушло глубоко в землю и только тогда взорвалось, подняв в воздух фонтан грязи и песка. Можно передохнуть. Враг ничего не увидит сквозь падающие комья – в отличие от меня. Вот так. Раз, два, три. Я валил мимиков прямо сквозь импровизированную пелену пыли.

Я случайно сбил одного из своих – таким пинком обычно вышибают дверь, когда руки заняты. В левой я держал пулемет, в правой – боевой топор. Хорошо, что Бог даровал человеку две руки и две ноги. Если бы у меня было всего три конечности, я не смог бы помочь этому солдату, кем бы он ни был.

Повернувшись, я зарубил следующего мимика – одним ударом. Потом кинулся к упавшему солдату. У него на Доспехе был нарисован волк в короне – четвертая рота. Они здесь, значит, мы встретились с основной атакующей силой. Линия фронта постепенно сдвигалась.

У солдата дрожали плечи. Он был в шоке. Причины я не знал – может, страх перед мимиками, может, мой пинок. Он никак не реагировал на то, что происходило вокруг. Если бы я оставил его там, он стал бы трупом через три минуты.

Я положил руку на плечевую пластину и подключил контактный коммуникатор.

– Ты помнишь, на сколько очков мы обошли вас в той игре?

Он не ответил.

– Помнишь игру, в которой вас обошла семнадцатая рота?

– Ч… чего? – Слова застревали у него в горле.

– Ну, матч по регби. Забыл, что ли? Это был своего рода рекорд внутренних матчей, так что мы, наверное, вас обошли очков на десять – двадцать.

Я внезапно осознал, что делаю.

– Знаешь, забавно, что я сейчас так с тобой разговариваю. Как думаешь, она на меня не обидится за то, что я украл ее идею? Правда, вряд ли она успела ее запатентовать…