Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет

– Так, значит, их истребление…

– Было необходимостью. Империя погибала, и ей требовалась армия. Император обратился к своему названому брату кронгерцогу эл Гериоту с просьбой выставить хотя бы сотню тварей, но тот и слушать не хотел. Тогда началась внутренняя война, повлекшая за собой гибель великой страны.

– Предатель, – прошипел Константин, подразумевая кронгерцога.

– Несомненно. Отказав императору, Гериоты были признаны изменниками. Но те зашли еще дальше. Они уничтожили клинки, служившие ключами к клеткам, а также спрятали от всего мира эти темницы. Тем не менее мы с вашим отцом нашли самую первую и самую главную тюрьму. Открыв ее, можно освободить невиданную доселе силу, перед которой не устоит ни одна армия.

– Но если Гериоты знали секрет обращения белого мифрила в черный, то не может ли обладать теми же знаниями нынешний их наследник?

– Исключено, – отрезал советник. – Эти знания утеряны. Я потратил всю жизнь, чтобы вычислить альтернативный способ обращения металла, а у вашего врага не было столько времени.

– И все же я сомневаюсь, что смогу орудовать таким исполином.

– Это же кусочек звезды, – улыбнулся волшебник. – Посмотрите на небо, мой господин. Звезды, должно быть, огромны, но ведь они не падают с небосклона. Этот меч намного легче, чем вам может показаться. Пожалуй, вашей природной силы будет достаточно.

Константин сморщился. Он не любил, когда упоминали о некоторых из его секретов.

– Нечего стыдиться дара богов. Это может их обидеть.

– Я не стыжусь, – грозно парировал правитель.

– Что ж, тогда, думаю, мы можем приступить к делу.

С этими словами волшебник поднялся на ноги и взмахом руки убрал кресла. Константину повезло, что он не зевал и поднялся чуть раньше мага, а то мог бы сейчас очутиться не в самом достойном положении.

Жестом Гийом попросил императора покинуть пентаграмму, и тот незамедлительно подчинился. Волшебник, убедившись, что обычный смертный находится на почтенном расстоянии, с кряхтением сел на корточки и приложил руки к чертежу. Минул удар сердца, и все плато заискрилось черными молниями и вспышками, режущими глаза. Искры, вылетавшие из линий, устремлялись к лежавшему в центре мечу. Они словно впитывались в него, оставляя после себя темные точки. На лбу старшего советника выступила испарина.

– Дядя, – впервые за долгое время Константин назвал так этого стойкого человека, – передай родителям, что я позабочусь о подданных. И… что я их люблю.

– Хорошо, – кивнул старик и на миг тепло, по-домашнему улыбнулся. – Ты вырос достойным этого трона.

В следующее мгновение волшебник исчез, а из пентаграммы устремился поток черных молний. Они единым потоком неустанно били по огромному мечу, который дрожал от их ударов. Константин прикрыл рукой глаза, отвернувшись к стене. Через несколько минут все закончилось.

Император, отряхнув камзол от пыли и пепла, подошел к Крушителю. Того было почти не узнать. Вместо белого материала, похожего на отколовшийся кусочек заходящей луны, теперь на камнях лежало нечто. Нечто цвета самой мрачной ночи, которая окутывает землю в тот час, когда, по преданию, просыпаются низшие твари бездны и выходят на охоту за гуляющими девками и юношами.

Константин нагнулся и схватился обеими руками за рукоять. Вздулись мышцы на предплечьях, затрещала ткань наряда, разрываемая вскатившимися буграми плоти. Натянулись канатами жилы, из глотки вырвался судорожный выдох… и одним слитным движением Константин оторвал Крушителя от земли.

В тот же миг правитель ощутил, как по его телу заструилась энергия, небывалая сила. Сила, которая может разрезать весенний ручей, отрубить лоскут от ветра и рассечь мрак. Это была мощь, порожденная черным мифрилом. И Константин, вскинув оружие на плечо, ушел. Ушел, не зная, что сила, закаленная в собственной крови, не сравнима с той, которую подарили чужие смерти.

Тим Ройс

Старик покинул каморку, оставив меня наедине с видением. Именно эту женщину, сколь ни примитивно подобное определение, не имеющее права относиться к этому чуду, я замечал несколько раз, случайно бросив неосторожный взгляд в сторону ложи.

Она была так невозможно прекрасна, что реальность вокруг словно выцветала. Не существовало слов, чтобы описать черты ее лица, какие не могли быть созданы природой, до того идеальными они казались.

Чуть прозрачные одежды, опутавшие до дрожи безупречный стан, будоражили воображение самыми откровенными сценами. Аромат нежных духов с легкой примесью бадьяна пьянил не хуже самого терпкого вина, поданного на самом шумном и веселом празднике.

Красавица была сравнима лишь с воображаемой нимфой, воспеваемой музой или дивным наваждением, посланным каким-то ушлым магом. Здесь, конечно, магов нет, но я все же поспешил проверить, не является ли она очередной «тренировкой». Одно лишь прикосновение к бархатной, нежной, загорелой коже породило вспышку разнообразных чувств, что убедило меня в реальности сошедшей на землю мечты.

Впрочем, как бы ни была прекрасна незнакомка, в тот момент она представлялась мне серой и обыденной, будто случайная встречная в центре города. Линия ее губ не заставляла трепетать в предвкушении сладостного поцелуя, мерно вздымающиеся груди не манили, тонкую шею не хотелось покрывать сотнями тысяч поцелуев, а изящная талия никоим образом не восхищала.

– Вы что-то хотели? – спросил я, подпоясываясь ремнем для ножен.

Нимфа словно проплыла по воздуху и коснулась изящными пальчиками моей руки, заставляя ее замереть над так и не застегнутой пряжкой.

Она подалась чуть вперед, поднимаясь на цыпочки, и жарко зашептала в ухо, вызывая судорожное сглатывание:

– Я слышала, ты так и не попросил себе женщин и вина.

Ее голос, хотя она просто шептала, казался мне райской мелодией, обволакивающей слух, как сладкой патокой. Впрочем, он таким не только казался, он таким и был.

– Вы все верно слышали, – пробубнил я, все же застегивая пряжку.

– Такому воину никак нельзя без женщины, – проговорила красавица, скидывая с плеч первый из шелковых платков. – Отгони тяжкие мысли, у нас есть лишь один день и одна ночь.

Не поймите меня неправильно, я все же мужчина, поэтому, даже зажмурившись, не смог бы противостоять жгучему вожделению. Впрочем, я был еще и опытным наемником, считавшим себя достаточно битым жизнью, чтобы ощущать своей паранойей подставу даже там, где ее и быть не могло.

Моя посетительница, несомненно, прекрасна, как ни одна из женщин, она – сама мечта, воплощение любого, даже небывало дерзкого желания, и тем не менее…

– Ты прекрасна, спору нет. Но живет без всякой славы, средь зеленыя дубравы, у семи богатырей та, что все ж тебя милей, – процитировал я.