Генри Лайон Олди - Рубеж. Пентакль

– То семь бед – один ответ, – усмехнулся Юдка, убирая цацку под жупан.

– На том свете не дадут горелки, а ни пива-меду, ни вина… – слышалось впереди. Хлопцы уходили все дальше, замыкала отряд чортопхайка с не то что гаковницей – с гарматой цельной!

– Ну, пошли, бесовы дети, – шепотом сказал Рудый Панько, и лицо его на мгновение потеряло привычный румянец.

А может быть, сотнику показалось?

Ворота стояли в стороне от дороги и были вроде шибеницы, и даже веревка висела, оборванная. Вот только кому взбредет на ум ставить шибеницу посреди леса, да еще из железа?!

Сам сотник сроду бы ворот не приметил. Юдка указал.

– И это двери в пекло? – Хлопцы смеялись. – Ой, жиду, гляди, к шибенице привел, то, может, сам в петле и попляшешь?

Пан Рио молчал. И сотник, на него глянув, посерьезнел. Хведир пытался что-то объяснить братьям, но его не слушали.

Юдка слез с коня. Держа его в поводу, сделал шаг к воротам, другой…

– То не торопись, жиду, куда ж ты убежишь? Коли ты уже свое дело сделал, то, может, теперь мы потешимся? Как ты над Гонтовым Яром потешался!

Будто не слыша, Юдка снова шагнул вперед – оказался прямо под ржавой перекладиной…

Сотник едва удержал крик. А кто-то из хлопцев и не удержал, ахнул, когда волна света, такого яркого, какого на земле и не бывает, обрушилась со всех сторон, и занялось дыхание…

– Добрый день, господа, вас приветствует Досмотр. Назовите пункт следования.

Ох, и голос был! Панский голос, хоть по-москальски говорил, но ладно и понятно, а только жуть брала, будто мертвая статуя свой каменный рот открыла.

Отвечал Юдка. Складно отвечал, хоть ни слова не разобрать. Нет, не зря душегубца помиловали до поры, ох, не зря!

– Пожалуйста, документы на контроль, – сказал каменный голос, эхом прокатился по всему телу, зазвенел в костях.

Логин чуть приоткрыл глаза.

Хлопцы собрались вокруг своего сотника, плечо к плечу и спина к спине, готовы отразить врага, откуда бы он ни появился. У многих в руках были обнаженные шабли; Хведир держал за руку пана Рио, один только Юдка стоял в стороне, и, глянув душегубцу в лицо, сотник едва узнал его. Силен, жид! Тогда на площади, перед лютой смертью у него не было такого лица.

В воздухе перед Юдкой возникло белое, как подушка, облако. Оскалившись, Юдка опустил туда левую руку. Оглянулся, безошибочно нашел взглядом Логина и Рио:

– Предъявляйте!

Сотник почуял, как по лысине катится пот. Попробовал вспомнить молитву – не сумел; гадливо осмотрел белое облако, возникшее и перед ним тоже, мысленно плюнул, скрутил левой рукой дулю и сунул в клубящийся мягкий морок.

– Спасибо, – сказал каменный голос, вполне, кажется, удовлетворенный. – Предъявите личности для досмотра.

Рядом явственно охнул Свербигуз. Хлопцы зашатались, кто-то принялся читать «Отче наш» и запнулся на третьем же слове. Сотник ощутил, как поверх режущего света наваливается тьма, и тьма стократ хуже, как будто к отворенным жилам присосались тысячи упырей и пьют, пьют…

А потом послышался другой голос – будто железом провели по стеклу:

– Коллективная виза оформлена неправильно. Кроме того, двое из проходящих Досмотр находятся под заклятием и, хоть у каждого имеется виза на дополнительную душу, пересечение Рубежа для них требует особого разрешения. У одного из проходящих Досмотр имеется запрещенный к вывозу артефакт! Едва ли не весь спектр нарушений! А вам известно, что лиц, уличенных в нарушении визового режима, постигает административная ответственность?

Сотник понял, что теряет сознание. Пошатнувшись, размашисто перекрестился. Раз, другой, третий…

Юдка стоял, широко расставив ноги, сжимая в кулаке золотой медальон.

«Всех рубить и вперед прорываться…» Кого – всех?! Нет ведь ни души, голоса одни кругом да еще свет!

Тут уж как доля скажет!.. Интересно, а Юдка понял уже, своя смена или чужая?!

– Вперед, – сказал Юдка одними губами.

И сотник воздел над головой шаблю:

– Хлопцы-ы! За мной! Рубай! Як капусту! Впере-од!

– Чумак, слышишь?..

В комнате душно. И темно – глаз выколи, но Гринь и без того знает, что сотникову уложили на полу, неподалеку от ведьмы Сало, что братик беззвучно спит на единственной в комнате кровати, а поперек двери разлегся на лавке сам Дикий Пан – вроде бы спит, но попробуй подкрадись к нему! Кому жизнь дорога, не станет и пробовать, а то ищи потом на залитом кровью полу собственную отрубленную голову!

Клинок у пана плохой, местным кузнецом выкованный, от прежней фамильной сабельки только рукоять и осталась. Шабля плохая, да пан хорош. Башку сперва снесет, а потом уж спросит, кто и зачем тут ходит в темноте.

– Чумак…

Гринь на ощупь нашел Яринину руку. Ее пальцы тут же стиснулись у него на запястье:

– Гринь… Страшно мне. Бежать надо. На убой он нас везет, вместе с малым.

Он молча привлек сотникову к себе. Зажал ей ладонью рот; чортяка хоть и спит, а все слышит. Не наделать бы шуму.

– Слушай, чумак, – Гриневому уху становится жарко от шепота, жарко и щекотно. – Я с этой бабой, Сало которая… она тоже… она говорит, чтобы мы утекали, как только будет можно. Она сама этого чорта боится. Никак не может развязаться с ним. Она говорит, что поможет. Что знак даст, когда утекать… Слышишь, Григорий?!

– А малый? – спросил Гринь одними губами.

Яринины пальцы сжались сильнее:

– Бог с ним… Чорт с ним… чорт с ними со всеми, чумак, я жить хочу!

Последние слова прозвучали не жалобно и не по-бабьи. Гринь прерывисто вздохнул.

Вон как повзрослела сотникова. Сколько раз смерти в глаза смотрела – не дрогнула. А цену жизни поняла только сейчас.

Мы едем на лошади с хорошим дядькой. Братик едет на другой лошади. У него лошадь красивая, черная и хорошая. У тетки и Девки лошадь плохая. Коричневая и грязная.

Братик молчит. Братику грустно. Мне его жалко; я глажу его по голове. Я протягиваю руку, чтобы найти яблоко и дать братику, но за пленочкой попадается только плохое железо.

Тетка говорит, что скоро город. Там живет дядька, которого зовут Князь. Мы к нему едем в гости.

Девка молчит. Она боится.

Тетка улыбается. Она хочет убить дядьку, когда он заснет.

Ночью мы спим в доме. Мне снится, как я пролезаю из пленочки в пленочку. Там кто-то сидит, он злой! Я боюсь и просыпаюсь.

Тетка уже не спит. У нее в руках длинный нож. Она идет убивать доброго дядьку.

Я кричу, чтобы дядька просыпался. Я не хочу, чтобы его убили. Тетка злая.

А дядька все равно не спит. У него тоже ножик.

Я бегу к братику. Он просыпается и говорит, что мы сейчас убежим. Я хочу убежать! Я хочу убежать с ним к маме!