Андрей Левицкий - Один из леса

Жаль, нет часов. То есть они у меня были, да сломались, новые еще не успел достать. А вот фонарик – правильно сделал, что выключил перед сном. Теперь нащупал его, включил. Сколько времени – не ясно, но, по ощущениям, спал долго. Много часов на самом деле, ведь прошлую ночь поспать не удалось, потом весь день в пути, а тут еще «живокост»… В общем, срубило знатно.

Здесь ничего не изменилось. Лаз, круглая железная дверь, разрытый тайник. Вспомнив про найденное в нем, я нащупал висящую на груди цепочку. Теперь там не только кулон, то есть электронный ключ Михаила, но и кожаный мешочек с пузырьком, а в том – маслянистая зеленая жидкость, тоник под названием «Темнозор».

Я сунул дневник за ремень на спине, взял оружие и пополз назад. Выбравшись из лаза, долго прислушивался под второй дверью, но ничего не услышал. Вообще ничего, полная тишина в дворницкой. Погасив фонарик, приоткрыл дверь и выглянул. Тусклый свет пробивался в пролом, выпавшее оттуда одеяло лежало на полу.

Быстро выяснилось: в лаборатории никого, кроме меня, нет, хотя недавно кто-то здесь побывал. На столе, на стене и полу остались небольшие пятна светящейся слизи. Еще я заметил глубокую царапину на краю стола, а ведь тот был металлический.

Сорванный плакат был располосован, будто ударом когтистой лапы, причем расстояние между когтями впечатляло – по несколько сантиметров. Это какую граблю надо иметь, чтоб так дерануть? Рваные прорехи прошли как раз по изображениям тоников и надписи про Лесной угол.

Главное, что рюкзак лежал на том же месте, нетронутый. Как и коробки с артами.

Собрав их, увязав в брезентовый узел и подвесив к рюкзаку, я вышел из лаборатории. Ни в кухне-спальне, ни в холле – никого. И входная дверь заперта. И как тогда этот, что оставил слизь и следы когтей, проник внутрь? Получается, все же через прореху в окне. Хотя она узкая, с учетом ветки… Ветки?

Насторожившись, я вернулся назад и понял, что изогнутая ветвь переместилась в проломе. Раньше она приходилась точно на середину дыры, слева и справа оставались узкие просветы, в которые я вставил свернутые одеяла. А теперь ветвь сдвинулась влево, сильно смяв одно одеяло – пожалуй, его и не вытащить уже, так зажало, – и открыв большее пространство справа. Словно дерево специально сдвинулось, освобождая для кого-то путь.

Я приоткрыл входную дверь, сунул наружу сначала глушитель «вала», за ним – голову, огляделся, толкнул дверь и шагнул наружу. Никого. Солнце еще не встало, но было достаточно светло. Акации, кусты сирени, дырявая ограда парка, за ней – улица и дома. Магазин со столиками. И никаких призраков-фантомов. Может, они мне почудились? Галлюцинация, надышался какой-то алхимической гадости в дворницкой, или Лес мне голову морочил…

Но велосипед у двери точно не привиделся. Вот он стоит, вполне себе материальный, а значит – могу уехать отсюда.

Так я и сделал. Когда достиг моста, совсем рассвело, хотя небо затянули плотные облака. Было хмуро и зябко. В такое время больше всего хочется в дом, к теплой печке, а еще лучше – в постель под бок к теплой женщине. Но – покой нам только снится. Бросив велосипед в кустах, я стащил со спины рюкзак, положил на землю рядом с брезентовым свертком и достал бинокль.

И увидел на ведущей к мосту дороге, далеко на другом берегу, бодро катящие машины. Впереди трицикл, за ним грузовик, сзади и немного по сторонам – два мотоцикла. Обе компании, объединившись, двинули сюда. И будут здесь буквально через десять минут.

Я схватил коробку с «мочалкой» и побежал к мосту, довольно шаткому и потрепанному сооружению, которое состояло из уходящих в воду бетонных столбиков, проржавевшего каркаса, дощатого настила и железного ограждения. Катящий сюда грузовик с открытым кузовом – максимальный вес для этого моста, больше он просто не выдержит, развалится.

Кто-то из бандитов мог глянуть в бинокль и увидеть меня, поэтому я двигался вполуприсядку. На краю моста открыл коробку и достал «мочалку». Вытащил пучок болиголова из кармана, сдернув с него бечевку, начал втыкать стебли в крупные отверстия на артефакте. При этом то и дело поглядывал на другой берег. Донесся гул моторов – ну вот, они совсем близко.

Когда «мочалка» стала похожа на ежа с мягкими зелеными иглами, я положил ее обратно в чайную коробку, а ту пристроил у ограждения. Крепко привязав к стойке, выпрямился и расстегнул штаны.

Да, мутант меня забери, именно так. Чтобы активировать процесс, на артефакт, соединенный с мутантом-болиголовом, надо помочиться. Не я это придумал. Не знаю, как Травник пришел к такому, какие опыты проводил, как ему вообще взбрело в голову… Он что, на все арты, которые попадают к нему в лабораторию, мочится? И по отдельности, и соединив их с другими артефактами, а потом еще с растениями?.. Силен, экспериментатор, нечего сказать!

Моторы гудели вовсю. Закончив дело, я застегнулся и бросился назад, отряхивая руки. Еще толком не достиг кустов, когда услышал жужжание. Феромоны, в них все дело. Сильная штука, хоть и невидимая. Мельчайшие частицы, которые мы вдыхаем… Среди них есть один тип – релизеры, то есть побуждающие к немедленному действию. Такими феромонами привлекают других особей для спаривания, предупреждают соплеменников о близкой опасности или, наоборот, отпугивают. Для многих феромонов человеческое обоняние слишком грубое, чтобы реально почувствовать запах. Поэтому я ничего не ощутил.

А вот лесные осы – ощутили.

Определенные виды феромонов очень летучие и быстро распространяются на большие расстояния. Если бы Лес не атаковал Мичуринск-2, я бы, наверное, все же не успел, ведь «оазис», от которого протянулось лесное щупальце, был слишком далеко. Но благодаря нападению на город все получилось как надо.

Я присел в кустах, глядя на серое облако, летящее со стороны Мичуринска. Осы, что и требовалось доказать. Дикие ядовитые лесные осы-мутанты. Вспомнился дрозд, влетевший в пролом дворницкой. Что, если птица с ними повстречалась? В яде лесных ос какой-то токсин. Травник говорил, он парализует высшую нервную деятельность и что-то еще нарушает в головном мозге. Притупляет работу одних его частей, активизирует другие… Первичные инстинкты, доставшиеся в наследство от наших диких волосатых предков и по-прежнему глубоко сидящие в сознании любого современного человека, даже того, кто ни за что не хочет это признавать, вырываются наружу, полностью подавляя рациональное поведение. В результате человек становится тем, кого с большой долей условности можно назвать зомби.

На самом деле он не зомби в классическом понимании, потому что человек не умирает. Но он перестает заботиться о себе, поддерживать тело в порядке, умываться, лечиться и при этом жрет первое, что попадется под руку, что могут прокусить и откромсать его зубы, в том числе человечину и мертвечину. Запах, потом вонь… Короче, вскоре он начинает гнить. Можно сказать, что в прямом смысле гнить заживо. Покусанные осами люди уже в первой стадии отравления бездумно агрессивны, злобны, всего боятся и все ненавидят. А во второй стадии они и вправду напоминают ходячих мертвецов.