Владимир Ралдугин - Викториум

Князь Амилахвари ответил ему. Ага янычар принялся переворачивать тела заговорщиков, поддевая их загнутым носком сапога. Называл имена и звания. Наверное, для нас с князем. По его словам выходило, что в заговоре участвовали весьма высокопоставленные чины левантийской армии и гвардии.

— Да уж, — качал головой князь, слушая очередное имя и звание мертвеца в синем мундире — застреленного и разрубленного саблей. — Набрали силу младотурки. Очень большую силу. Боюсь, что в Стамбуле нас могут ждать не просто манифестации. Как бы нас не встретили пулями из окон.

Он обратился к Аббасу-аге. Наверное, повторил то же, что сказал мне. Янычар в задумчивости остановился. Пальцами в кожаной перчатке потер чисто выбритый подбородок.

Затем быстро надел обратно серебряную маску. Закрепил ингалятор. Махнул рукой своим людям. Янычары забрали с собой пулемет, из которого заговорщики обстреливали кортеж падишаха, и стали спускаться вслед за своим командиром с холма. Кто пешком, а у кого остались кони — верхом.

— Пора и нам возвращаться, Никита, — кивнул мне князь Амилахвари.

Битва с бедуинами уже заканчивалась.

Ауда абу Тайи был одним из последних ховейтатов, оставшихся в живых. Ему даже удалось остаться в седле. Это было тем более странно, что сражаться ему приходилось с механическими уланами Биттенфельда. Шейх Ауда сумел уложить двоих. Удары его сабли были столь сильны, что черных рыцарей не спасли даже их прочные кирасы и тяжелые палаши.

И тогда на него налетел сам ротмистр Иоганн Биттенфельд. Он уже лишился тяжелой пики. Дрался палашом. Ни он, ни один из его людей даже не прикоснулся к карабину, болтающемуся за спиной.

Они столкнулись будто скала и самум. Ауда и Биттенфельд обменивались могучими ударами. Сабля и палаш сталкивались раз за разом, разбрасывая искры. Злой жеребец Ауды метался. Пытался укусить коня Биттенфельда. Но броня прусского скакуна была рассчитана на то, чтобы выдерживать попадание пули. Куда там конским зубам.

Ауда обрушил на своего врага град стремительных ударов. Биттенфельд отбивался тяжелым палашом. На первых порах казалось, что шейх берет верх. Слишком уж силен был его напор. Биттенфельд даже подался назад. Но это только в первые мгновения. Ведь скала всегда возьмет верх даже над самым яростным ветром пустыни.

Сабля Ауды в очередной раз звякнула о кирасу Биттенфельда. Тот слегка кольнул коня шпорами. Скакун налетел на злобного жеребца Ауды. Толкнул его закованной в сталь грудью. Теперь уже конь Ауды попятился. Биттенфельд обрушил на шейха ховейтатов свой палаш. Раз, другой, третий! Четвертый удар оказался удачным.

Широкий клинок палаша обрушился на плечо шейха Ауды. Затрещали ребра. По бурнусу обильно хлынула кровь. Биттенфельд освободил оружие с неприятным чавканьем. Ауда бан Харб аль-Або Сеид аль-Мазро аль-Тамаме ибу Тайи, шейх племени Ховейтат, откинулся в седле. Выронил саблю. И умер.

Биттенфельд не знал, кого он только что прикончил. Он развернул коня — и вернулся в битву.

Правда, битвой это избиение назвать уже было тяжело. Большая часть ховейтатов осталась без лошадей. Британские уланы гоняли их по пыльным холмам, играя в pigsticking. [16] Pigsticking — подколи свинью, любимое развлечение английских солдат. В те годы свинью заменяли пленниками из «низшей расы». Теперь уже они оглашали округу громкими воплями, не хуже дикарей.

Ротмистр черных рыцарей опустил окровавленный палаш. Поднял руку в металлической перчатке.

— Уланы, возвращаемся! — громко крикнул он, чтобы его услышало как можно больше его солдат. — Наша битва закончена!

Черные всадники дисциплинированно выстроились в ровную шеренгу. Вслед за ротмистром вернулись к кортежу падишаха. Первыми.

Абдул-Хамид весьма заинтересовался забавой британских улан. Даже велел привести к нему их командира, чтобы расспросить о деталях и тонкостях этой жестокой игры. К нему подъехал всадник в запыленном мундире цвета хаки. Пики у него не было. Падишах задавал ему вопросы через переводчика, но оказалось, что офицер отлично владеет турецким языком. Он с улыбкой отвечал на все вопросы правителя Левантийского султаната.

Мы с князем как раз подошли к кортежу. Слуги подвели нам новых лошадей. Судя по ярким попонам и следам крови на боках, не так давно эти кони принадлежали напавшим на нас бедуинам. Ни меня, ни Амилахвари это ничуть не смутило. Мы вскочили в седла. Несколько секунд ушло на то, чтобы справиться с незнакомой конструкцией стремян.

Почти тут же к нам прискакал казак из личной охраны Зиновьева. Десять человек полковника Медокура не присоединились к схватке с бедуинами. Они остались при нашем после. Точно так же, как механические уланы пруссаков, и янычары самого падишаха.

— Его высокопревосходительство требует вас к себе, — бросил казак, сдерживая поводьями распаленного коня.

Мы последовали за казаком. Он не уточнил, кого именно требует к себе посол. Я понимал, что, скорее всего, Зиновьеву был нужен князь Амилахвари. Но мной двигало в тот момент банальное любопытство. Очень уж хотелось поглядеть на властителя империи, почти не уступающей моей Родине в размерах. Да еще и так близко.

Нас пропустили через тесное кольцо охраны. Мы подъехали к группе всадников, окруженных казаками, янычарами и механическими уланами. Среди них я узнал падишаха, нашего посла и немецкого консула. Тут же был и Аббас-ага. Без маски и ингалятора. А еще какой-то британский офицер в уланской форме с черными шнурами. Он как раз разговаривал с падишахом, широко улыбаясь.

Как только мы с князем подъехали к группе всадников, Зиновьев привлек внимание падишаха. Обратился к правителю на турецком, указывая на нас. Падишах сказал что-то в ответ. Сделал витиеватый, но, несомненно, вежливый жест. Коснулся лба, сердца и живота с коротким поклоном. Переводчик не успел открыть рта. Князь ответил падишаху сам.

Уже когда мы возвращались, нас так и не отпустили из тесного кольца конвоя, князь перевел мне короткий диалог с падишахом.

— Посол рассказал Абдул-Хамиду, кто мы такие и что мы участвовали в атаке на пулемет заговорщиков. Падишах ответил, что мы достойны высших орденов султаната. Мне обещали звезду Меджидие. [17] Орден Меджидие — османский орден. Был учрежден в 1852 году Абдул-Меджидом и стал одной из наиболее характерных наград Левантийского султаната. Много орденов было вручено иностранным дипломатам, главам государств, а также британским, французским и германским военным. Не знаю уж какой степени. Вас, Никита, тоже не забудут.

Солнце стояло еще высоко, когда кортеж возвращался в Стамбул. И, по всей видимости, столица султаната уже знала о покушении на правителя. Слишком уж тих был город, что совершенно не характерно для восточного города.