Владимир Ралдугин - Викториум

Шериф Али же отправил верных ему людей, чтобы те прошлись по окрестностям, созывая разбойников и бандитов всех мастей для нападения на русский отряд. Первыми пришли ненавидящие русских убыхи. В черкесках с газырями, набитыми винтовочными патронами. В лохматых шапках, наезжающих на глаза. С длинными кинжалами и шашками, висящими на наборных поясах. Почти у каждого из-за спины торчат винтовочные стволы. Многие вели в поводу коней.

Приходили и обыкновенные разбойники, желавшие поживиться британским золотом. Они носили кто халат, кто куртку, а кто и вовсе был гол до пояса. Последние с гордостью демонстрировали белеющие на загорелых торсах шрамы от сабельных ударов, пуль и стрел. Вооружение их было самым разнообразным. Длинноствольные ружья, украшенные затейливой резьбой и даже кораллами. Сабли, шашки, даже прямые мечи, которые помнили, наверное, еще Крестовые походы франков. У иных были британские, французские, но чаще все же русские винтовки, взятые, как трофей во время 93-й войны. Со штыками и без. Из-за поясов торчали револьверы.

Приехали редифы-резервисты. Они рассчитывали хорошо поживиться на новой войне с русскими. Но войны не случилось. И теперь редифы, помнящие еще 93-ю войну, жаждали золота, на которое они так рассчитывали. У каждого был свой конь, хороший карабин левантийского производства. Они носили единую форму со значками своего полка-орты. На левой руке красовался деревянный, обшитый буйволиной кожей щит. Вроде бы и анахронизм, но в бою он часто выручал лихих всадников.

Но больше всего было, конечно же, курдов. Они приходили племенами и кланами. Под предводительством богато одетых шейхов. Пестрой толпой валили курды в лагерь, разбитый шерифом Али. И тот рос не по дням, а по часам. Обрастал многочисленными палатками и шатрами, где жили нанятые им воины. А многие из них, те, кто победнее, так и вовсе спали на голой земле.

Шериф Али глядел, как стремительно пустеют баулы с золотом, оставленные Лоуренсом. Он уже набрал достаточно людей. Задержался только для того, чтобы узнать, кто этот самый жуткий шейх курдов. Ведь даже имя его произносить опасались. И вот теперь шериф видел, что он стоил дня задержки. Да и серебро, уплаченное в качестве аванса, не пропадет зазря. В отношении некоторых курдских шейхов у Али были сомнения. Но отчего-то в этом молчаливом, лысом гиганте он ничуть не сомневался.

Утром следующего дня огромный табор нанятых шерифом Али воинов снялся-таки с места. Отправился по следам отряда русских казаков. А тех неусыпно вели разведчики-убыхи.

Слух о том, что шериф Али собирает настоящую наемную армию в непосредственной близости от Стамбула, конечно же, быстро достиг ушей самого падишаха. А после покушения на его августейшую особу Абдул-Хамид стал крайне подозрителен. Да и в любое другое время падишах не оставил бы такого дела без внимания. И, естественно, это должен был учитывать в своих планах лорд Бредфорд. Британскому консулу совсем не нравилось отдавать столь значительную сумму, да еще золотом, в распоряжение майора Лоуренса. К тому же это повлечет за собой известные вопросы со стороны левантийцев. Даже если оправдать свои действия интересами Британии, а еще лучше всей Европейской коалиции, падишах имеет полное право узнать, какие интересы могут требовать формирования армии почти в тысячу человек. Да еще и под самыми стенами столицы чужого, хоть и дружественного, безусловно, государства.

Над ответом на этот крайне сложный вопрос лорд Бредфорд и думал, разглядывая приглашение на высочайшую аудиенцию. На листе тонко выделанной бумаги под строчками на двух языках красовалась тугра [24] Тугра — персональный знак правителя (султана, халифа, хана), содержащий его имя и титул. Со времени улубея Ор-хана I, прикладывавшего к документам оттиск ладони, погруженной в чернила, вошло в обычай окружать подпись султана изображением его титула и титула его отца, сливая все слова в особом каллиграфическом стиле — получалось отдаленное сходство с ладонью. Оформляется тугра в виде орнаментально украшенной арабской вязи (текст может быть и не только на арабском языке, но и на персидском, тюркских и др.). самого Абдул-Хамида. Отказаться от аудиенции консул просто не мог. Времена, когда европейцы диктовали свою волю владыкам Леванта, давно минули. Вместе с Наполеоном Бонапартом и лордом Уильямом Питом. Это их люди при дворе падишаха Махмуда II могли творить, что хотели. Втягивать его государство в любые войны. Натравливать на Русскую империю, словно цепного пса. А после заставлять заключать с ней союзы уже из-за войны между Наполеоном и остальной Европой. Но те времена уже вряд ли получится вернуть. Несмотря на все влияние коалиции, падишахи Леванта давно думают своей головой. И с Абдул-Хамида может статься подослать Бредфорду убийцу, который приведет в исполнение страшный приговор падишаха. В утреннем кофе консула вполне может оказаться алмазная пыль. Умирать он после этого будет мучительно долго.

— От этих разведчиков больше хлопот, чем пользы, — вслух произнес лорд Бредфорд, аккуратно складывая послание падишаха. — Укатил себе в Африку, а мне что делать прикажете со всем его багажом.

В дверь трижды постучался старший из слуг лорда. Значит, до аудиенции остался час и Бредфорду пора собираться. Костюм консула был, конечно же, подготовлен еще в тот момент, когда пришло письмо с падишахской тугрой на конверте.

Тяжко вздохнув о своей дипломатической доле, Бредфорд покинул кабинет. Через четверть часа он сидел в карете, украшенной британскими львами. Ни мягкие подушки, на которые он откинулся, ни удивительно хорошая для мая погода в Стамбуле не радовали его. Все мысли были подчинены только одному — грядущей встрече с падишахом Леванта. И тем, что же говорить ему на этой встрече. Как назло в голове дипломата не было ни единой дельной мысли. По чести сказать, мыслей в ней не было никаких вовсе. Отчаянно хотелось хлебнуть хотя бы глоток виски из заветной фляжки. Он всегда носил ее с собой. Но вот уже три года не касался проклятого зелья. Слишком хорошо знал, что за первым глоточком последует второй, потом еще один, и еще, и еще. А там недалеко уже и до запоя, в который раньше периодически погружался. Однако, когда три года назад, запой едва не стоил карьеры лорду и привел его как раз на место консула в султанате, считавшееся в те годы чем-то вроде почетной ссылки, лорд одумался и отказался от зелья. Даже в праздники глотка себе не позволял. Но фляжку с крепким ирландским виски все время носил с собой. Не для того, чтобы отхлебнуть в самый тяжелый момент. Нет. Для того чтобы искушение всегда было рядом и напоминало о разрушительной гибельности своей.