Натан Темень - Двойной кошмар

— Прими наш дар, о богиня! – выкрикнул Белоглаз, вскинув руки к небу. – Прими наш дар, и благослови эту трапезу!

От крика дядьки с веток слетели испуганные пичуги. С пронзительным писком сорвался с верхушки сосны пёстрый дятел и, сверкнув пёрышками в лучах солнца, полетел в лес.

Запах жарящейся птицы стал гуще, запахло горелым жиром. Треножник сняли с огня, и голубей выложили на принесённую дядькой доску. Ловко разделав тушку, Белоглаз отошёл в сторонку и сел, скрестив ноги, на траву. Толстопуп последовал его примеру.

Они расселись в кружок возле костра, и Кубышка обошла всех по очереди, кладя в руки по куску хлеба, на котором исходил жиром и ароматным паром кусок голубиного мяса. Потом она обошла всех по кругу ещё, выкладывая на траву листья с нарезанным кусками сыром и горстью мелких оливок.

Ромка впился зубами в птичью ножку. Мясо таяло во рту, горелая кожица хрустела, исходя жиром. Ножка мгновенно исчезла, и он опомнился, только когда на зубах захрустела тонкая, полая внутри косточка. Ромка взялся за сыр, сырой, желтоватый, похожий на творог, запихнув в рот сколько смог. Желудок радостно пел. Оливки, мелкие, горькие, были восхитительны, и Ромка сжевал их вместе с косточками.

Появился кожаный бурдючок с вином, и дядька Белоглаз плеснул немного прямо на угли костра. Угли зашипели, дурманящие пары растеклись в воздухе. Потом бурдюк наклонили над широкой расписной чашей, и вино забулькало, разбиваясь о глиняное дно.

Вино щедро разбавили водой, но даже эта слабенькая, кисловатая жидкость ударила голодному, не наевшемуся птичьей ножкой и куском сыра Ромке в голову. В ушах зашумело, в желудке разлилось приятное тепло. Мир показался намного симпатичнее, чем был с утра.

Дядька Белоглаз, блестя уцелевшим оком из-под повязки, хорошенько отхлебнул из чаши, и вновь пустил её по кругу. Мальцу тоже досталось разбавленного вина, и он начал тихо хихикать, развалившись на травке и болтая в воздухе тощими, загорелыми ногами.

— А грудь-то у неё была вот какая! – услышал сквозь шум в ушах Ромка. Раскрасневшийся дядька Белоглаз показывал сидевшему рядом, тоже румяному Толстопупу размер чьей-то груди. – Не у каждой коровы встретишь!

— Правильно, царская дочь, не абы кто, - с видом знатока поддакнул дядька Толстопуп.

— Тот малый что сказал – из очага вырос? Слыхали, слыхали… - продолжал вещать, блестя хмельным глазом, почтенный дядька. Свою церемониальную шкуру он отложил в сторону. Тут же, поверх шкуры, лежала аккуратно свёрнутая вышитая тряпица.

— Вырос, - опять поддакнул Толстопуп. – Большой такой, толстый.

— Ну, ну, - погрозил пальцем дядька. – Ни ты, ни я того не видали! Но чтоб у бога – да не толстый…

Дядька засопел, смутившись, и отхлебнул из чаши. Толстопуп зыркнул в сторону жены, сидевшей неподалёку, и тихонько обгладывающей птичье крылышко с остатками мяса, и тоже отхлебнул вина. Отёр рот рукой и обернулся к Ромке:

— А я ведь тебя вот таким пискуном помню! – он развёл руки и показал размер пискуна. Выходило, Ромка в то время был не больше кошки. – И брата твоего помню.

Толстопуп тяжело вздохнул и помотал головой:

— И как я вас тогда не убил, даже не представляю…

— Ну и где он, этот перелаз? – зло спросил глюк.

Они стояли у поваленной сосны. И так уже еле различимая тропинка здесь ныряла под ствол, и пропадала в траве.

Ромка почесал зудевшую под блохастой шкурой спину. Обед под кисленькое винцо закончился внезапно и отрезвил собравшегося вздремнуть на травке, сонного Ромку.

Он уже клевал носом, уютно пригревшись рядом с костром, где догорали остатки голубиных потрохов, и струился к небу сизый дымок, когда дядька Толстопуп ткнул его твёрдым пальцем в бок и весело сказал: «Эй, парень! Пора идти!» «Куда?» – пробормотал Роман, с трудом разлепив глаза.

Дядька Белоглаз с достоинством ответил: «Не бойтесь, мы вам путь укажем. Всё как есть обрисуем, до последнего поворота».

А Толстопуп поддакнул: «Мы, небось, не дикари какие. В городе бывали, людей повидали!»

Тут же у костра, на клочке земли, присыпанном золой и приглаженном ладонью, дядька принялся чертить план местности. Ромка сонно таращился в эту импровизированную карту, глядя, как Белоглаз выводит на золе прутиком линии с кружками.

«А как дойдёте до перелаза», - бубнил в бороду дядька, - «так сворачивайте по тропке, что к сосняку ведёт. Она одна такая, не пропустите. Там будет старый пень, так вы его обойдите, и прямо от того пня держите солнце над левым ухом, и так идите. А там уже и до горки недалеко…»

Шкуру вместе с трофейной набедренной повязкой пришлось-таки взять, и Ромка под наблюдением дядьки обернулся линялой тряпкой, которую Кубышка успела отстирать в ручье. Шкуру Толстопуп набросил Ромке на плечи, своими руками любовно закрепил кожаными завязками, и отступил с довольным видом: «Орёл!»

Глюку тоже досталась повязка, сандалии и шкура бурой козы. Напоследок дядька, пригладив ладонью бурые клочки шерсти, и выковыряв оттуда пару репьёв, махнул рукой и сказал с хмельной удалью: «Эх, чего там! Отдам, как есть отдам!» - и потащил парней за ручей. Там, в роще лиственных деревьев, росло деревце с прихотливо перекрученным стволом и корявыми ветками, обвязанное поперёк чёрной шерстяной ниткой.

«Для себя растил» - сообщил дядька, оглядывая деревце. Потом перехватил поудобней принесённый с собой топор, и ловко срубил деревце у основания. Сноровисто отделил ветки, и гордо продемонстрировал результат.

В крепкой пятерне дядьки красовалась узловатая, с утолщением наверху, дубинка. Из утолщения, похожего на здоровенный кулак, торчали намертво вросшие, словно вылезшие когти, осколки заострённых камней.

«Пригладишь по руке, отполируешь, и будет дубинка хоть куда» - гордо сказал Толстопуп, вручая оружие глюку. Глюк повертел дубинку в руке, с лёгким испугом разглядывая каменные шипы. «Хорошая вещь, убойная, не сомневайся» - с законной гордостью за своё изделие сказал Толстопуп, неправильно истолковав заминку.

«Спасибо, дядя Толстопуп» - вежливо сказал наконец двойник, а дядька ловко прикрепил к рукоятке дубины кожаную петельку для руки. «Потом другую поставишь, получше» - добродушно сказал он, - «кожа-то от крови быстро дубеет», и Ромка увидел, как глюк побледнел, глядя на каменные шипы.

— Ты ещё спроси, что это такое – перелаз! – так же зло ответил Ромка своему двойнику.

Солнце потихоньку поднималось, обещая наступление полуденного пекла. Навязанная дядькой Толстопупом шкура давила плечи. А уж воняло от неё так, что мухи радостно летели за Ромкой от самого костра.

— Ты же у нас умный, - язвительно сказал двойник, яростно скребясь под шкурой. – Тебе и карты в руки.