Александр Шакилов - Мы – мутанты

Еще я с удивлением заметил на нем резинки. На руках, на ногах. Этими резинками к телу прижимались разные предметы – карандаш, отвертка и даже расческа. Хотя, чему тут удивляться-то? В условиях невесомости бытовые мелочи на журнальный столик не положишь. Так что все гениальное просто: цепляй на себя резинку, а под нее суй необходимое, что всегда должно быть под рукой.

На пути возник еще один космический волк. Не обращая на нас и чревоугодствующего коллегу внимания, он споро разделся и закрепил одежду на стене с помощью липучек. Ничуть не стесняясь своей наготы, – для своих лет он выглядел вполне крепко – мужичок смочил полотенце водичкой из тюбика вместимостью примерно со стакан и принялся этим полотенцем энергично обтираться.

– Кстати, система жизнеобеспечения производит не только кислород, которым космонавты дышат, но и перерабатывает жидкие отходы в воду, пригодную к употреблению, – прокомментировал Фарт действия купальщика.

Я представил, как это знать, что именно тут пьют – и мне опять стало нехорошо.

Пытаясь сдержать очередной душевный порыв, я наткнулся взглядом на колокол, висящий на стене. Не какой-то там научный прибор, сложный агрегат или, скажем, бортовой, а всего лишь обычная рында. Зачем это здесь?

– По ком звонит колокол?.. – с трудом выдал я.

– Когда власть меняется, тогда и… Но чаще – по иному поводу. – Фарт нахмурился, и мы продолжили наш путь к тому, что называлось прямо-таки научно-фантастически – «телепорт». – Сейчас я тебе объясню. Для них, – Фарт обернулся и кивнул на оставленную позади парочку, – давно уже стали рутиной перестыковки всякие с выходами в открытый космос. Эксперименты, которые можно поставить только в космосе, им проводить давно уже неинтересно, и, глядя сверху вниз на Землю, на закаты и восходы, на пейзажи, от красоты которых у новичка случился бы обморок, они лишь сдержанно зевают. Макс, тут нет места подвигу, тут все подчиняется распорядку дня.

По крохотной промежуточной камере – диаметром она была метра два и столько же длиной, зато все-таки с двумя иллюминаторами – мы перешли дальше, и Фарт продолжил:

– Подъем в девять утра по Москве у имперцев. Прочие разные могут просыпаться в шесть по Гринвичу, или в полночь по Хьюстону. Вообще-то на МКС принято выставлять часы по Гринвичу, но эти правила, да и правила вообще любые… они ж только для трусов и закомплексованных личностей, верно? Короче говоря, очнулся господин космонавт – и может целых полтора часа умываться, насыщаться и вникать в график работ, а заодно в то, какие медицинские процедуры ему сегодня предстоят: что он будет сдавать местному коновалу, по которому психбольница плачет, – кровь, мочу или что-нибудь потверже, прости за откровенность.

Я простил.

– Потом, Макс, – связь с ЦУПами: Европа, Цукуба, Москва, Хантсвилл… Раздача цэ-у на расстоянии. И все, и живенько на рабочее место – аж до половины второго. В то время начинается часовой обеденный перерыв. Потом опять работа и два часа физических упражнений на тренажерах и с эластичными лентами – поддерживать тонус мышц категорически необходимо. В двадцать один ноль-ноль – по Москве! – опять связь с ЦУПом, подведение итогов, и баиньки… Ты наверняка думаешь, вот зачем он мне все это рассказывает, этот гад Савелий Фарт?

– Наверняка.

Сава проигнорировал мою реплику:

– Однако стандартный распорядок дня вмиг перекраивается, если прибыла посылка от дружественной внеземной цивилизации. Ведь посылку эту срочно нужно утилизировать на поверхности нашей планеты. Тут уже не до обеденных перерывов и не до экспериментов. Потому что объявляется особое положение на станции. Вот как сейчас.

И я услышал, как зазвонил колокол.

Динамики, подвешенные у «потолка», почти не искажали звук.

«Отпусти меня», – попросил Резак.

Это было трудно – просить. Он, живое воплощение силы, мощи и агрессии, никогда еще не опускался до такого. Когда было лень напрягаться, он требовал – и ему давали, когда же хотелось размяться, просто отбирал, и никто не смел ему возразить, а те немногие, которые всего лишь смотрели искоса, быстро становились удобрением для укоренившихся тотемных столбов Заводома.

Но сейчас – только просить, только убеждать. Иначе было нельзя!

Найти общий язык с Лифтом получилось без особого труда, ведь Лифт был сродни Полигону, его союзником, а значит, мог законтачить с тем, кто родился на запретной территории. Как и ожидал Резак, все внутреннее пространство отсека было оплетено невидимыми обычному глазу тончайшими нитями, в центре клубка которых находился неподвижный, едва дышащий воин Полигона. Благодаря этим нитям связь наладилась, стоило только Резаку отрешиться от тошноты и боли, вызванной передвижением Лифта и отключением вживленных под кожу приборов.

Нити слегка – всего-то на тысячную долю толщины волоса! – натянулись и тут же провисли, но Резак все же ощутил даже такую малость, ибо его тело с рождения было настроено оценивать подобные колебания. Конечно, хорошо, что пришел ответ от Лифта! Но то, что означал он «Нет»… Хотелось зарычать, изорвать клубок в клочья, вгрызться, ломая клыки, в стены, изрезать все когтями! И Резак – внутри у него все самое свирепое клокотало, жгло, просилось наружу – так бы и поступил, если бы это помогло ему освободиться, если в таком случае у него появился бы хоть один, хоть малейший, призрачный шанс на успех!..

Он – сила и мощь, опора и страх Полигона! – сдержался: ни одна мышца в его поджаром теле не дрогнула, дыхание не участилось, сердце билось спокойно. Всю энергию, которую до́лжно было затратить на эмоции, Резак направил в рогатый череп, в мозг, одурманенный воздействием невесомости, чтобы тот хоть немного подумал, заставив себя выдать верное решение о том, как уговорить Лифт.

И понимание пришло.

«Полигон, он… Он – твой брат, но он предал тебя. Оберегая зло, он провел его по своим территориям и заставил тебя взять с собой. Твой брат Полигон хочет избавиться от тебя!»

Резак почувствовал, что Лифт не просто напряженно ему внимает, но уже почти верит, если так можно было назвать то, что происходило с существом, не живым по сути, но и не мертвым, не имеющим рук и ног, и даже мозга.

«Отпусти меня, и я остановлю то зло, что прислал сюда брат твой, – сказал Резак, температурой тела регулируя натяжение тончайших нитей. – Если я не прав, если все так, то ты ничем не рискуешь, выпустив меня на волю, но можешь помочь своему народу, своим хозяевам!» Предложенные условия были просто безукоризненными, поэтому сделка не могла не состояться.

И она состоялась.

Люк со щелчком отворился, и Резака, точно под напором шквального ветра, – прощальный пинок под зад! – вынесло из гостеприимной утробы Лифта.