Игорь Подгурский - Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!

«Беглый» огонь быстро начался и так же быстро прекратился. Закончились снаряды. Но и этого хватило. Когда бьешь по исполинским ящерам прямой наводкой, трудно промахнуться.

Дуэль артиллеристов с ящерами закончилась со счетом два ноль в их пользу.

Напор неприятеля постепенно ослабевал. Потери его были огромны. Атака захлебнулась. Бандиты, успевшие просочиться к вагонам, драпанули обратно в пустыню. Кому-то повезло уцелеть под перекрестным огнем орудий и последнего «максима», с которым виртуозно управлялся инквизитор, не выпуская из рук гашетки пулемета. Басмачам так и не удалось прорваться сквозь огневой щит.

Волна наступающих из пустыни на эшелон растеряла свою силу и вынуждена была повернуть назад. Инквизитор провожал фигурки бегущих длинными очередями, пока они не скрылись за барханами. Вода в кожухе пулемета закипела. Перегретый ствол не охлаждался. «Максим» начал «плеваться». О прицельной стрельбе можно было забыть, пока вода и ствол не остынут. Бой затих. Медно-красный солнечный диск медленно проваливался за горизонт.

Обессиленный от физического и нервного напряжения Поплавков опрокинулся навзничь. Раскаленная на солнце крыша обожгла спину сквозь плотную ткань гимнастерки. Солнце будто заколачивало лучи-гвозди в пустыню. Бой вытянул все силы из тела. Несмотря на жару, холодный пот выступил на лбу. Гимнастерка прилипла к телу, хоть выжимай. Руки дрожали. Инквизитора трясло как в ознобе. Непослушными пальцами рванул ворот гимнастерки так, что отлетела пуговица.

Все закончилось. Стало слышно громкое жужжание вездесущих мух, слетевшихся на запах крови. Высоко в небе пронзительно закричал стервятник, прилетевший за добычей. Падальщики всегда последними покидают поле боя.

Над Акимом склонился старик машинист паровоза с всклокоченной седой бородой. Он, как ребенка, гладил инквизитора по голове, приговаривая:

— Хорошо… Все хорошо. Сделал как надо…

Пережитое казалось страшным сном, который закончился радостным пробуждением. Бойцы вылезли из-под вагонов, откуда отстреливались от басмачей. Избежавшие, казалось, верной гибели люди смеялись и плакали. Все обнимались, кричали «ура», бросали вверх буденовки и фуражки. Это было не просто спасение. Это была победа.

К счастью, это был первый и последний бой на пути следования эшелона. Беспокоящие обстрелы из пустыни конных разъездов не в счет. В Туркестане есть такая национальная забава — стрелять по проезжающим поездам. В пустыне так скучно и тоскливо. Настоящему батыру негде проверить глазомер, пристрелять винтовку, показать удаль молодецкую да дурь неизбывную, помноженную на местный колорит.

В пустыне вокруг эшелона стало как в средневековом городе после чумы: много мертвых валяется в неестественных позах, живых не видно. Затаились среди барханов.

Красноармейцы ходили между убитых, собирая оружие и трофеи. Глухо матерились раненые. Их на шинелях и широких кусках брезента сносили в вагон-лазарет. Легкораненые ковыляли, опираясь на плечи товарищей.

Краском отряда Гавриленко в неизменном морском кителе без единой складки, словно и не было боя, принимал доклады командиров об убитых и о расходе боеприпасов.

Подбежал совсем юный взводный, так туго затянутый в ремни портупеей, что оставалось удивляться, как ему удается дышать:

— Разрешите доложить?

— Разрешаю, — кивнул командир отряда.

— Есть несколько раненых басмачей.

— Еще живы? — изумился командир. — У нас не полевой госпиталь, голубчик. На своих бинтов не хватает. Идите и разберитесь. Пока не совсем стемнело. Окажите им первую медицинскую помощь, — бывший моряк с нехорошей улыбочкой недвусмысленно похлопал рукой по кобуре на поясе. — Одна нога здесь, другая там.

— Но они еще живы…

— Выполня-я-ять! — рявкнул Гавриленко. От показного спокойствия не осталось и следа. Он не привык повторять два раза. — Салага сухопутная! Возьмешь моих хлопцев из охраны, им не привыкать. Лацис, Ханмамедов, ко мне!

Низенький красноармеец в гимнастерке не по размеру снял с плеча винтовку с примкнутым штыком и пробурчал:

— Ходи туда-сюда Ханмамедов. Порядок наводи.

— Бэла-аручки, — поддержал товарища широкоплечий блондин под два метра ростом. Он говорил с ярко выраженным прибалтийским акцентом. — Сразу нада-а было разобраться.

Начальник личной охраны зло бросил им вслед:

— Зарубить гадов надо. Еще патроны на них тратить. И руке тренировка, чтоб шашку не забывала.

Взводный с двумя красноармейцами скрылся в наступающей темноте. Вскоре оттуда донеслись сухие щелчки одиночных выстрелов…

Эшелон остановился в Катта-Кургане. С железнодорожной станции инквизитор отправился искать местную власть. Все вопросы Поплавков быстро решил с военным комендантом.

Военный комендант города, а заодно и всего Катта-Курганского района откровенно обрадовался, что инквизитор не потребовал выделить конвой для охраны собственной персоны. Басмачи налетят, сейчас каждый штык на счету. Но и совсем одного отпускать нельзя.

— Проводников я вам нашел, товарищ инквизитор.

Приятная новость. Нелегко подыскать надежных людей, которые могли бы провести его в сердце Мертвой пустыни через зыбучие пески и солончаки.

Знающих местность оказалось двое: длиннобородый старик и низкорослый парень. Как пояснил комендант, это были отец и сын. Они не раз тайно помогали пограничникам ловить контрабандистов. Деваться им некуда, отказаться не смогут. Если свои узнают, первой же ночью и удавят. На расправу с предателями народ везде спорый.

Слушая такие веселые рекомендации, Аким внимательно разглядывал проводников. Оба в новеньких не по размеру халатах.

Старик немного знал русский. Поняв, что речь идет о них, вмешался в разговор:

— Я с младший сын, старухом и внучка живем тут. Два старший сын — на бухарской земле. ЧК на лошадь приехал, моя ругал: «Твоя два сына, бухарский человек, наш враг!» Наган лицо тыкал, зуб выбил. Тама бек сыновья камча бил, кричал: «Ваша отец вор, шакал, большевик». Что будем делать? Куда надо ходить?

Признаться, Поплавков не понял, на что, собственно, сетует старик. Комендант пояснил, что раньше здесь никакой границы не знали. Пастухи пасли байские стада и на бухарской, и на теперешней стороне, где власть взяли в руки Советы. Когда же границу закрыли, часть семьи старика осталась на эмирской земле. Многим пастухам пришлось переквалифицироваться в контрабандисты.

— Что же, и теперь тебя обижают? — спросил инквизитор старика.

— Комендант сказал ЧК: моя хороший человек, не надо водить на расстрел. Он рибком сказал: моя помогай надо. Рибком мине земля, кибитка, два овца давал, опий давал. Сказал, караван покажу, еще овца даст и опий много даст.