Ханну Райаниеми - Фрактальный принц

— Как выглядит пустыня? — спросила Таваддуд однажды вечером. — Я всегда хотела пойти и посмотреть, так, как поступают муталибуны.

— Наша пустыня совсем не такая, какой видят ее муталибуны. Пустыня полна жизни, в ней текут реки мыслей и растут леса памяти, стоят замки историй и снов. Ее даже нельзя назвать пустыней.

— А почему же ты пришел сюда? Почему джинны приходят в Сирр?

— Ты не представляешь себе, что значит быть джинном. Нам всегда холодно. Нет виров, нет плоти. Но мы помним свои тела: они чешутся, болят и страдают. Конечно, есть еще атар, но это совсем не то. Здесь, по крайней мере, теплее. А мы тоскуем по теплу.

— Если все так ужасно, почему ты не возьмешь к себе кого-то из гулей, как делают другие? Почему ты живешь один?

На это джинн ничего не ответил. Он покинул склеп, направил куда-то свой разум, и той ночью Таваддуд заснула в одиночестве и в холоде.

Через несколько ночей Зайбак вернулся. Таваддуд зажгла свечи и украсила склеп. Она помылась в баке с прохладной водой и пальцами расчесала спутанные волосы.

— Расскажи мне историю, — попросила она.

— Не расскажу, — ответил Зайбак. — Ты сошла с ума, раз просишь меня об этом. Тебе пора вернуться к своей семье.

— Я не понимаю, за что ты себя наказываешь. Расскажи мне историю. Я хочу этого. Я хочу тебя. Я видела, как изменилась моя сестра. Она никогда не остается в одиночестве. Ты мог бы жить во мне. И тогда тебе больше не пришлось бы мерзнуть.

— Все совсем не так. Стоит тебе ко мне прикоснуться, и ты возненавидишь меня.

— Я не верю тебе, Зайбак. Ты хороший. Я не знаю, что, по твоему мнению, ты сделал, но уверена, что была бы счастлива стать частью тебя.

Зайбак долго молчал, так долго, что Таваддуд решила, будто он рассердился и опять исчез и уже никогда не вернется. Но потом он неторопливо, как настоящий рассказчик, начал говорить.

В молодости у меня было тело. Я жил в городе. Теперь уже трудно его вспомнить. Но каждое утро мне приходилось ездить на поезде. Я помню, как он покачивался. Помню, что внутри пахло людьми, кофе и пирожками. Еще помню, как размышлял, что легко могу представить себя кем-то другим: татуированным парнем в голубой спортивной куртке или девушкой, склонившей голову над пьесой и вслух повторяющей строчки. Достаточно было всего лишь на мгновение поймать взгляд человека.

Я хорошо помню этот поезд, но не помню, куда он шел.

И я помню, когда все рухнуло. С неба попадали дроны. Здания, словно разбуженные животные, сдвинулись со своих фундаментов. Вдали слышался грохот, космические корабли, пытаясь скрыться, поднимались ввысь.

А потом была целая вечность холода и темноты.

Когда я пробудился ко второй жизни, мне потребовалось много времени, чтобы к ней приспособиться. Я должен был сдерживать себя, чтобы не погрузиться в мозги химер, и смотреть яркие сны, чтобы не сойти с ума. Я создал себе сон-поезд, где мог принимать облик других людей. И он, покачиваясь и постукивая, нес меня сквозь годы.

Однажды в этом поезде мне встретился Принц-цветок.

Он стоял, слегка отклонившись назад и держась рукой за желтый поручень под потолком. На нем был голубой бархатный пиджак с цветком на лацкане. На лице усмешка.

— Зайбак, что ты здесь делаешь, совсем один? — спросил он.

Я подумал, что это сон, и рассмеялся.

— Неужели лучше пробовать на вкус рухов и химер, как мои собратья? — отозвался я. — Я предпочитаю смотреть сны.

— Сны — это хорошо, — заметил он, — но однажды тебе придется проснуться.

— И стать бесплотным разумом в пустыне? Чтобы меня поймали муталибуны, посадили в кувшин и отдали в услужение жирным господам и госпожам Сирра, которые будут забавляться, пока не соизволят меня отпустить? — спросил я. — Любой кошмар лучше такой участи.

— А что, если бы я научил тебя, как завладевать их жирными телами? — поинтересовался он, насмешливо сверкнув глазами.

— Как же это сделать?

Он обнял меня за плечи и прошептал на ухо:

— Я открою тебе тайну.

Позволь мне открыть ее тебе, Таваддуд, чтобы мы могли стать единым целым.

Было время, когда девушка, которая любила монстров, и Зайбак жили почти как карин и мухтасиб более того, она не была ни его повелительницей, ни его рабыней. Они вместе искали укромные места, ходили по Городу Мертвых и тайным тропам Бану Сасан.

На некоторое время они стали новым существом. Когда Таваддуд смотрела, как на крыши склепов падает дождь и от них поднимается пар, казалось, будто Зайбак видит это впервые.

Однажды в Город Мертвых пришел человек по имени Кафур. Когда-то он был высоким и красивым, но теперь прихрамывал и ходил, закутавшись в балахон и надвинув на голову капюшон.

— Я слышал, что здесь появилась женщина, которой удалось приручить Аксолотля, — обратился он к гулям.

Те пошептались и проводили его к Таваддуд.

Она с улыбкой предложила ему чашку чая.

— Слухи, без сомнения, весьма преувеличены, — сказала Таваддуд. — Я просто бедная девушка, которая живет в Городе Мертвых и служит джинну за то, что он предоставил ей кров.

Кафур смотрел на нее, почесывая короткую бородку.

— Что ж, и тебе этого достаточно? — спросил он. — Я знаю, ты из хорошей семьи и привыкла к лучшим условиям, чем здесь, в склепе. Если ты пойдешь со мной, я покажу, как может жить в Сирре женщина, способная заставить джинна выполнять ее желания.

Таваддуд покачала головой и отослала его прочь. Но, раздумывая над его словами — и ее мысли смешивались с мыслями Аксолотля, — она поняла, что скучает по обществу людей, по тем, кому не приходится жить в склепах и чьи прикосновения не напоминают песчаный ветер. Та ее часть, что была Зайбаком, говорила, что надо было принять предложение. А та часть, что была Таваддуд, отвечала, что никогда не покинет его. Но, возможно, все было и наоборот.

Однажды утром она сказала Зайбаку, что видела во сне поезд.

— Ты превратишься в меня, — произнес Зайбак. — Я слишком стар и силен.

— Да, ты ведь мой огромный джинн, мой ужасный Аксолотль, — поддразнила его Таваддуд.

— Да, я Аксолотль.

После этих слов Таваддуд замолчала.

— Я думала, он просто насмехался над тобой, — прошептала она наконец.

— Я рассказал тебе, что украл мое первое тело. Я явился в Сирр из пустыни и практически завладел им.

Таваддуд закрыла глаза.

— Мой дед помнил ту ночь, когда пришел Аксолотль, ночь гулей, — начала она. — Он говорил, что это походило на чуму. Она распространялась вместе с шепотом. Улицы были заполнены людьми с пустыми глазами, безумцы резали собственную плоть, жадно ели, занимались любовью.

— Да.

— В конце концов гулей подняли на Осколок Соареца. Мужья взяли своих жен, которых больше не узнавали, матери взяли детей, которые разговаривали странными голосами, и всех их прогнали вниз, в пустыню.