Алексей Кацай - Ад

Он поднял было руку в указательном жесте, обращенном к хорошенькой продавщице, но его остановил надтреснутый старческий голос:

— Хлопцы, извиняйте, а вы часом не крутые?

Мы оглянулись. За низенькой изгородью открытого бара, в ротором мы расположились, стоял худенький старичок в выцветшей тенниске. На ней еще можно было различить застиранную английскую надпись: «Kiss by me!» Но целовать морщинистое и коричневое, словно пивные бутылки, стоящие у нас на столе, лицо не очень-то и хотелось. Поскольку губы у деда были до невозможности потрескавшиеся. Впрочем, как и его огромные ладони, которыми он уперся на ограду.

Мороз хохотнул. Алексиевский фыркнул в свою бороду. Я смущенно пожал плечами.

— Чего тебе надобно, старче? — лукаво подмигнул Евгению Николаевичу Эдуард Пивонов.

Старичок почесал затылок.

— Понимаете, хлопцы, мне ту заразу нужно, которую «видиком» молодежь кличет.

Мороз изумленно откинулся на спинку пластикового стула.

— Ну, дед, ты даешь!.. Что, с бабкой эротику смотреть будешь?

Дед почесал затылок другой рукой и улыбнулся:

— Так та эротика мне, в общем, уже и не очень-то нужна… А вот видик — очень. Как говорят, все меняется.

Алексиевский энергично замахал рукой:

— Батя, иди-ка сюда. Чего ты за забором торчишь?

Тот еще раз смущенно улыбнулся и, обойдя низенький парапет, чуть запыхавшись, приблизился к нашему столику.

— Садитесь, — указал я ему на свободный стул.

Дед закашлялся, отодвинул его от стола и сел, выпрямив спину, сомкнув колени и положив на них свои огромные натруженные руки.

Алексиевский усмехнулся во все свои тридцать два испорченных чрезмерным курением зуба:

— Так зачем тебе видик, дед? Ну, пивка, — он приподнял полупустую бутылку, — это я еще понимаю. Что-то там сладенькое — тоже. Или что-нибудь для пропитания. Но это чудо современной техники? На кой хрен оно тебе нужно, отец?!

Старик тяжело поднял руку и потер ею подбородок:

— Понимаете, ребята, внучка пристала к сыну, словно тот репейник: «Хочу видик, хочу видик!..» А он, чтоб от нее отделаться, пообещал его купить, если она учиться хорошо станет. Мы даже не ожидали, но взялась, шалопутная, за ум: десятый класс на одни пятерки окончила.

Видно было, что дед гордится своей внучкой. Он улыбнулся, сев еще прямее. Но моментально помрачнел.

— Видик покупать надо… А сын без работы. А у нас с бабкой какие деньги? Только и того, что на хлеб хватает. Такие вот дела. Видик надо. Потому что — слово. Ведь если денег нет, жизни нет, то пусть хоть слово честное останется.

Алексиевский во время этого рассказа озабоченно чмокал языком, хоть я и не был уверен в искренности его сочувствия. А Мороз почесал затылок (наверное, было в этом жесте, перенятом им у деда, что-то инфекционное):

— Уважаемый, а ты знаешь, сколько он стоит? Тебе внучка или сын об этом говорили?

Старик тяжело вздохнул:

— Говорили, — и вдруг зачастил: — А я что?! Я ж ничего! Я ж не милостыни прошу, не попрошайничаю. Я честный обмен предлагаю: я — вам, вы — нам. Как внучка говорит, ченч.

Мы одновременно, словно по команде, заулыбались:

— Ну, дед! Ну, ты — меняла! И что же ты предлагаешь?

Старик снова потер подбородок рукой:

— Максим.

— Чего? — не понял я.

— Так пулемет же…

Настала короткая пауза. Потом Алексиевский тихо охнул:

— Фантастика!

Мороз внимательно присмотрелся к деду:

— Уважаемый, у вас как? Все нормально?

Дед отмахнулся:

— Нормально, нормально… Просто предмет жалко: лежит себе без дела… Да чего там! Идем, посмотрим! Тут рядом.

И мы пошли. Подальше от шумного рынка. Через Юнакский парк. Мимо скифской бабы, размалеванной сатанинскими красками, где, неодобрительно покачивая маленькими головками, толпились небольшие кучки людей. Пошли к последней девятиэтажке, за которой начинался частный сектор с ухоженными уютными двориками.

Дед не соврал. Идти действительно было недалеко. А в глубоком погребе, вырытом за домом из белого кирпича, действительно прикрытые старыми дерюгами стояли четыре сундука. В трех были ленты с патронами, а в четвертой среди древесной стружки перемотанный промасленным тряпьем и сам покрытый слоем тусклого смазочного масла притаился разобранный «максим». Времен Деникина, Котовского и батьки Махно. «Максим», неизвестно как переживший и «черных воронов» тридцатых годов, и послевоенный бардак, и брежневских вежливо-интеллигентных парней с умными холодными глазами.

Когда мы освободили его от тряпок и разложили на земляном полу, он напомнил мне недосягаемую для человеческого разума конструкцию невиданного инопланетного аппарата, непонятно как попавшую на украинскую землю из таинственно притаившихся пространств Вселенной. А мы вчетвером, молча и как-то торжественно, стояли над ним, боясь неосторожным словом разрушить неуверенную связь, которая изо всех сил не давала времени и пространству распасться на отдельные громыхающие части.

Дед прокашлялся:

— Ну вот… Мне бы видик…

Алексиевский посмотрел на меня:

— Странное дело… Мы меняем один вид оружия на другой. И то, который из них более опасен, еще неизвестно. — А потом он снова натянул на себя личину Эдуарда Пивонова, обращаясь к Морозу. — Ну что, Евгений Николаевич, не сыграете с человеком в такое себе «Поле чудес»? Суперприз — видеомагнитофон!

Мороз серьезно взглянул на деда, чуть отвернув голову от блеклой, покрытой прозрачно-грязными потеками лампочки:

— Уважаемый, дело в том, что я — депутат городского совета. Мороз моя фамилия. Может, слышали?.. Но дело не в этом. Речь идет о другом. Сейчас проходит месячник сдачи оружия. Не лучше ли вам добровольно сдать этого монстра и получить за это некоторые, пусть и небольшие, но деньги, чем заниматься сомнительным, как вы говорите, ченчем с незнакомыми людьми? Это хорошо, что вы с нами встретились. А если бы с какими-то бандитами? Хотя, наверное, их вы и искали?

С каждым словом Мороза дед все больше горбился, и, казалось, его длинные руки становились еще длиннее:

— Хлопцы, — прошуршал он, — я ж по-хорошему, я ж видик внучке хотел, я ж ничего…

И я все больше и больше жалел его.

Алексиевский засопел:

— Евгений Николаевич, а может, как-то можно этот вопрос решить?.. Скажем, патроны — к саперам, пулемет — в музей, а деду — премию за находку. Скажем, тот же видик…

Мороз пожевал губами:

— Не знаю, не знаю…

Он хотел что-то добавить, но в это время в его кармане снова завизжал телефон. И в полутемном погребе тонкий визг прозвучал почти зловеще.

— Алло, алло, — сначала вполголоса, а потом все громче и громче кричал Мороз, — нет, ничего не слышно… Олег Сидорович?.. Добрый день… Слышно очень плохо. Да. Второй день уже связь никуда не годится. Да… Да… Конечно!.. Обязательно!.. Хи-хи-хи, — вдруг захихикал он подобострастно, как недавно при разговоре с Пригожей, и мне стало противно.