Владимир Куницын - Личный враг князя Данилова

— А что это за линия такая пестрая?

— Где? — присаживаясь рядом, спросил Олег.

— Да, вот! Вдоль магистрали идет.

— А! Это железная дорога.

Луи смотрел молча и вопросительно.

— Поезда там ходят, паровозы!

Каранелли перевел взгляд на Николая — может, он чего-нибудь знает о паровозах?

— Ах, черт! Моя промашка, — досадливо сказал Лемешев. Он как-то упустил паровозы. Про самолеты, машины, танки, электричество рассказал. Про телеграфы, телефоны, радио — тоже. Про оружие — так вообще каждый день. Даже про фотографию и кино. А вот паровозы, трамваи совсем упустил. И пароходы, подводные лодки — ну, да это ладно. А про катера надо! Днепр-то он вот, рядом!

Рассказ занял минут десять. Потом, как обычно, посыпались вопросы.

— Сколько же может везти твой паровоз?

— Тонн триста, примерно.

— Вот это да!

Данилов не скрывал восхищения. Прикинув в уме, он с гордостью добавил:

— Это же тысяча подвод!

— Вот именно, — задумчиво проговорил Каранелли. — А скажи-ка мне, Князь, пропустил бы твой подполковник Давыдов обоз в тысячу подвод?

— Давыдов? — усмехнулся Николай. — Ну, этот вряд ли. Разве что б его дивизия охраняла.

— А здесь вся тысяча подвод метров на триста умещается. Представляешь, если эшелон с рельс свалится?

Каранелли не испытывал никаких проблем с применением слов, которые совсем недавно услышал. Лемешев только покачивал головой.

— Ну ты, Артист, и… артист! Пять минут назад услышал, что такое паровоз, а уже думаешь, как его с рельс свалить.

— Так он же фашистский.

— Да я не про это. Про уверенность твою, что любого противника можно победить.

— А разве не так? Нужно только найти слабые его стороны.

— Так, конечно, только скажи мне — ты когда-нибудь чего-нибудь боялся?

— О! Еще как! Жутко боялся, что отец узнает, что я разговаривал на улице с соседом, Наполеоном Бонапартом.

— Почему?

— Мой отец был священником, а Наполеон первым еретиком в округе.

Каранелли улыбнулся, но перед глазами всплыл страшный огненный шар под деревом, что стояло полтора века назад в поле недалеко от его дома.

— Грозы боялся. В детстве.

— Ясно. Хорошо, если не возражаешь, то расскажи, пожалуйста, как ты намерен лишить противника «тысячи подвод»?

— Подумать надо. Например, разобрать рельсы. Поезд же он быстро едет?

— Да, достаточно.

— Тогда он должен перевернуться, когда рельсы кончатся.

— На паровозе увидят, что рельсов нет, остановятся и отремонтируют путь.

— А если сразу за поворотом? В лесу?

— Перед составами обычно идут пустые паровозы, чтобы убедиться, что путь в порядке.

— Разобрать после того, как пройдет пустой паровоз.

— Не успеешь, у тебя минут пять, а то и меньше.

— Рельсы нужно взорвать! Перед самым эшелоном, когда уже остановиться нельзя, — встрявший в диалог Данилов был откровенно рад своей догадке.

— Молодец! Так и делают, когда хотят, чтобы состав с рельс сошел. Да, товарищи! С вами можно не только против немцев воевать. Но и против марсиан. Несмотря на их необыкновенное оружие.

— А что, — Данилов потрясенно смотрел на Лемешева, — марсиане тоже воюют?

— Почему ты нам ничего не сказал?

Голос Каранелли звучал столь серьезно, что до Олега вдруг дошла вся необычность ситуации — эти двое, наверное, единственные на планете люди, готовые броситься защищать Землю от марсиан прямо сейчас, только покажите где! Потому, что перейдя за несколько дней от карет и свечей к самолетам и электричеству, они настолько готовы воспринимать необычное, что какой-то там высадкой космических пришельцев их уже не удивить. И улыбка, тронувшая губы, сама собой ушла.

— Нет, не воюют марсиане! Не высаживались они на Землю. Роман есть такой у Толстого, «Аэлита» называется.

— Какого Толстого?

— Алексея… Писателя. Роман-то фантастический. Ну… Как будто сказка.

— А-а… Понятно… И хороший писатель?

— Замечательный! Можно сказать, гениальный!

— Да не может быть, — недоверчиво протянул Данилов, — гениальный писатель, и чтобы сказки писал…

— Ну и что? — Олег в свою очередь с удивлением взглянул на Николая. — Пушкин тоже сказки писал.

— Кто?

Челюсть у майора слегка отвисла.

— Тьфу, черт! Прости, — ответил Лемешев, — я не сообразил. Восемьсот двенадцатый год! Ему тогда только тринадцать исполнилось. Величайший поэт планеты! Я сейчас расскажу…

— Простите, господа любители русской словесности, о поэтах мы поговорим вечером, когда солнце сядет. Я и сам с удовольствием послушаю. А сейчас мы собираемся и выходим. Все ясно?!

— Господ в семнадцатом отменили, — шутливо огрызнулся Данилов, которому хотелось послушать про Пушкина, но он понимал, что командир прав.

Каранелли вывел товарищей в обнаруженную им точку на карте, где Днепр ближе всего подходил к железной дороге и магистрали, а лес, в свою очередь, подбирался к самому берегу. Правее находились остатки моста, у которого Лемешев принял последний бой в составе своей дивизии. Данилов с пулеметом остался внизу, а Каранелли с Лемешевым полезли на сосну, аккуратно поднимая винтовку, чтобы не задеть прицел о ветки.

Березовый лес на противоположном берегу оказался ниже, и, поднявшись только на две трети, они увидели, как на картинке, и железную дорогу и магистраль. Полевой бинокль, который достался от немецкого лейтенанта, превратил ее рассматривание в увлекательное занятие.

Железная дорога хоть и находилась метрах в семистах от Днепра, но повторяла в этом месте изгиб реки. Поезда снижали ход на повороте и дальше так же медленно ползли к станции Гусино.

— Если я правильно настроил прицел, то смогу снять часового, что едет на площадке последнего вагона.

— А стоит ли из-за одного солдата тревожить немцев? — возразил Лемешев.

— Кто подумает, что из этого леса стреляли? Будут искать в березняке на другом берегу.

— Как знать! Дистанция хоть и предельная, но случается, снайперы и с такой стреляют.

— А где мне еще винтовку испытать? Да и немцы могут не заметить, а на станции труп найдут — пусть потом ищут, где он пулю получил.

— Если наповал не убьешь, то боюсь, немец запомнит место. Или с площадки может упасть…

Но Луи уже не слушал. На магистрали в небольшом просвете зелени остановился грузовик. Солдаты посыпались с борта, направляясь к кустам справлять нужду. Многие закуривали.

— Предельная дистанция, говоришь?

Лемешев, сразу понявший мысль француза, припал к окулярам бинокля.

— Да ты что, Артист? Здесь же девятьсот пятьдесят метров!

— Это по карте. На глаз девятьсот восемьдесят, — то ли шутя, то ли серьезно отозвался тот, — какие самые уязвимые точки машины?

— Ну, колесо, бензобак. Если колесо, то заменят быстро, но сразу никуда не уедут. Если бензобак, то могут уехать, но недалеко. Зато чинить машину долго.