Александр Шорин - Другой мир за углом (сборник)

«Зачем он меня позвал?».

Думать, впрочем, уже не хотелось: хотелось упасть прямо тут и замерзнуть к чертям собачьим. Главное, чтобы быстро!

Впрочем, буквально через секунду я уже понял, зачем он меня позвал: неподалёку от лесовоза, прямо на дороге, изрыгая клубы вонючего дыма, горело колесо.

– Грейся! – проорал мне он и скрылся из виду.

Я подошел к горящему колесу как можно ближе и едва не задохнулся от ни с чем не сравнимого запаха горелой резины. Покрутился вокруг него, стараясь встать с наветренной стороны, стянул с рук не гнущиеся от мороза кожаные перчатки и вытянул к огню покрасневшие пальцы. Греться получалось не очень: вблизи огонь жёг, а чуть подальше холод уже пробирал до костей. А ноги в ботиночках по-прежнему ничего не чувствовали.

Водила вернулся с охапкой хвороста, половину которой кинул на дорогу, а вторую – поверх горящего колеса. Критически осмотрел мою одежонку и, ругнувшись, пошел к машине. Долго в ней копался и принес для меня тот же наряд, в который был одет сам: полушубок, унты, шапку-ушанку и меховые варежки.

Господи, разве есть что-то на свете лучше, чем унты, полушубок и настоящая зимняя шапка? Поверьте – нет!

Куртку я скинул сразу. Меня обожгло холодом, но полушубок тут же окутал меня ароматом овчины. С ботинками было хуже: я с огромным трудом расстегнул замок и вынул оттуда в носке… что-то чужое.

– Ну-ка сымай носок! – услышал я команду.

Послушно стянув носок, я увидел синюшное подобие своей ноги.

Водила осмотрел её критически, и сказал:

– Нормально, не успел сильно отморозить. Снегом разотри и надевай унты!

Я послушался. И почти сразу почувствовал, что спасён. Я даже сумел наконец оценить прелесть развернувшейся передо мной картины: большой костёр освещал кусочек бескрайней тайги, а прямо над нами рассыпалось звёздами потрясающей красоты небо…

Но помечтать мне было не дано. Водила, видимо вконец измученный, тяжело опустился на очередную вязанку хвороста и вытянул руки к костру. Спросил:

– Отошёл?

– Да вроде как.

– На вот, – он протянул мне топор, – тащи веток побольше. Если придется здесь ночевать, я бы не хотел все колеса пожечь.

Я послушно взял топор и поплёлся в сторону темневших деревьев. Унты и полушубок были мне велики, шапка тоже наползала на глаза, но всё же я не чувствовал такого лютого холода, как раньше. Даже лицо как-то приспособилось к температуре, хотя дышать все-таки приходилось через плотно сжатые губы, чтобы не замерзал нос.

Ходьба меня немного взбодрила, но отойдя от костра, я тут же перестал что-либо различать: тьма навалилась на меня как большое животное. Тропинку, которую должен был уже натоптать водила, я не нашел, и пришлось вслепую лезть в сугробы. Несмотря на то, что унты были высокими, я быстро начерпал в них снега, провалившись по пояс, и дальше уже скорее плыл, чем шёл. А добравшись до ближайшего дерева, никаких веток не обнаружил: только ствол. Пришлось идти дальше. К этому времени я, правда, начал кое-что различать в темноте, которая на самом деле оказалась скорее полутьмой, и вскоре увидел впереди сугроб, из-под которого торчали целые заросли веток. Начав их разгребать, я понял, что это ствол упавшего дерева, и очень обрадовался: веток было много. Топор, звеня, отскакивал от них, но все же они в конце концов отрубались.

Нарубив целую кучу, я остановился передохнуть и в этот момент увидел то, что меня просто потрясло: из темноты на меня смотрели два жёлтых глаза. Я забыл про холод, я забыл про всё – даже про топор, который держал в руках – такой глубинный ужас охватил всё моё существо. Мне хотелось бежать со всех ног к костру, хотелось кричать, но всё тело будто парализовало: я просто стоял с топором в руках и неотрывно смотрел в эти два поблёскивающих глаза, а они смотрели на меня. Сколько это продолжалось? Не знаю. Скорее всего – несколько секунд, но мне казалось, что это было очень долго. Наконец глаза исчезли, и я увидел серый силуэт, а затем услышал леденящий душу вой. И только тогда понял: волки!

Обхватив двумя руками топорище, я начал пятиться назад, к дороге, уже позабыв про хворост. И пятился так до тех пор, пока не упал на спину. Упал, как будто угодил в ловушку: ни подняться не мог, ни заставить себя выпустить из рук топор. Ощущение полной беспомощности!

Наконец, извернувшись, я поднялся, опираясь на топор и отплевываясь от снега, залепившего всё лицо. Увидел костер, горевший вдалеке, и, уже не разбирая дороги, побежал туда – если можно назвать словом «побежал» передвижение по пояс в снегу.

К дороге я выбрался совершенно обессиленным, а доковыляв до костра, рухнул, хватая ртом морозный воздух, перемешанный с запахом резины.

По-моему я рыдал. Не помню. Наконец до меня дошло, что водила, о чём-то меня спрашивая, пытается вырвать из моих рук топор. Бесполезно: я вцепился в него такой мертвой хваткой, что ему пришлось силой разгибать мои пальцы.

– В-волки. Там! – сумел я выговорить, заикаясь.

Водила усмехнулся:

– От тебя так воняет резиной, что они сейчас уже за пять километров отсюда!

Но видимо его всё-таки впечатлили мои слова – он вновь сходил в кабину и вернулся с ружьем, перекинутым через плечо. Хмыкнул и, взяв в руку топор, направился туда, откуда я прибежал.

Его не было долго. Я клацал зубами: то ли от холода, то ли от страха. Мне казалось, что он не вернётся.

Он вернулся. Молча кинул у костра большую охапку хвороста и присел на неё. Сказал, чуть помедлив:

– Следов не нашёл. Может тебе померещилось?

– Н-нет, – ответил я. – Они выли!

– Ну, значит волки. Вряд ли сюда придут. Не ссы, малец. Нам важнее не замёрзнуть.

Ужас вновь подступил прямо к горлу: я подумал – сейчас он попросит меня ещё раз сходить за хворостом, и тогда я вновь расплачусь. Я буду на коленях ползать перед ним, но не пойду больше в этот лес!

От унижения меня спас какой-то новый шум.

– Машина идёт, – сказал водила спокойно.

Я избегал смотреть ему в лицо.

Подъехал другой лесовоз – как две капли воды похожий на наш. Остановился. Водилы обменялись короткими репликами на водительском матерном, а после мой водила подошел и, хлопнув меня по плечу, сказал:

– Залезай в кабину. Сейчас поедем.

Я вновь почувствовал знакомый уже аромат тепла, смешанного с мазутом и металлом. Затаился в уголке.

Водилы снова матерились, потом долго цепляли трос, а я выпал из пространства и времени: мне хотелось как можно дольше находиться в этом теплом уголке вселенной.

Потом мы поехали. Стало так тепло, что я расстегнул полушубок. Рука моя наткнулась на нож, и мне стало так стыдно, что по щекам снова покатились слёзы. Ещё вчера я считал себя героем, а парнишку, который боялся идти на поезд, трусом. А ведь он охотник и никогда бы, наверное, не испугался встречи с волком!