Сергей Шангин - Окончательная синхронизация

Именно теряя. В первый раз, когда синхронизация удалась в полном объеме, ученым с огромным трудом удалось вытащить меня обратно. Для этого пришлось погасить объект-приемник ударной дозой снотворного. Только тогда я сумел обнаружить кусочки себя среди океана чужого спящего сознания. Обнаружить и понять, что нужно вернуться обратно, вернуться в себя. После того случая участники события без всякой улыбки встречали фразу «Вышел из себя, возвращаться не обещал!»

Мы радовались нашим успехам, не до конца понимая последствий собственных успехов. С получением четкой синхронизации работать стало веселее, всех охватило невиданное воодушевление. Идеи витали в воздухе, и я старался попробовать все, что мне предлагали. В самом начале на полном серьезе мы зачитывались сочинениями Кастаньеды и пробовали с помощью мескалина и ЛСД усиливать синхронизацию, раскачивать сознание, подстегивать его наркотическим кнутом.

Наше счастье, что вовремя остановились — привычка окунаться в наркотический туман могла подменить собой стремление усилить синхронизацию. В самом деле — попробуй докажи, что ты, сидя под кайфом, изо всех сил занимаешься программой эксперимента. Сидишь себе, витаешь в призрачных видениях, шагаешь по облакам, летаешь птицей, и дела тебе нет, что вокруг с напряженными лицами застыли десятки лаборантов, ученых, медиков, что стучат самописцы, компьютеры пишут в бездонные недра мегабайты данных.

Мы многое не знали и поэтому были живы. Потом узнали. Узнали, что можно шагать через цепочку сознаний так же легко, как цапля по болоту и ловить своих лягушек очень далеко от места первичного проникновения. Тогда ОНИ испугались и сделали поспешные, но жесткие выводы. Вся цепочка, ведущая от верхушки к нам, была жестоко вырублена. Сверху донизу. Каждый нижестоящий получал приказ уничтожить своего начальника, потом приказ поступал к его подчиненному. Самых близких из контактирующих с нами — ученых, охранников, обслугу, даже случайно могущих иметь информацию о верхах, — уничтожали новые хозяева.

ОНИ стали умнее. Никаких непосредственных контактов, полная обезличка, контакты посредством электронной почты, телефонов с измененной модуляцией. Никаких ниточек, никаких кочек в болоте. Ровная зыбучая трясина сразу же за сознанием лиц, непосредственно с нами контактирующих. Для большего ИХ спокойствия персонал следовало бы полностью уничтожить, чтобы максимально обезличить наши контакты. Но тогда некому будет нас лечить, кормить и охранять. Охранять, чтобы в случае опасности пристрелить — враг не должен получить нас ни в каком виде. Мы даже не бомба — мы полное разрушение ИХ власти, потому что знаем такое, чего никто знать не должен.

Это было давно, бесконечно давно, два года тому назад. Усталость приходит вместе с опытом. Я еще не научился отстраиваться, подавлять ненужные участки активной памяти. Самое интересное, никто не знает можно ли этому научиться, но все верят в эту возможность. Не верить нельзя, иначе становится страшно. А страх вызывает желание умереть, заставить замолчать тысячеглавого монстра, порожденного тобой самим.

Но умереть нам нельзя — за спиной клятвы, документы, жизни близких людей. Случайно погибнуть можно, хотя результат тот же и мы знаем об этом. Знаем, чтобы никакая случайность не сыграла нам на руку. Мы повязаны со всех сторон, как мухи в паутине. Я даже толком и не знаю, кто мы, но нас несколько — это факт, — и все в одинаковом положении.

Мария была моим первым куратором, ангелом в белом халате. Я влюбился в нее с первого взгляда, но в ее чувствах никогда не находил ответной реакции. Она улыбалась мне, смеялась моим шуткам, с удовольствием и терпением выслушивала мои рассказы о путешествиях в мире чужих сознаний. Заглядывала в мой дневник через плечо, когда я делал заметки, и ее волосы волнующе щекотали мою шею. Я считал, что она отвечает мне взаимностью, что для нее не секрет моя влюбленность. Разве она не видит искреннюю и нежную любовь в моих глазах? Неужели она не слышит ее в моих словах? У меня не было сомнений, и я был счастлив.

Поначалу мне казалась кощунственной сама мысль о том, что я могу проникнуть в ее сознание, настолько священна для меня была эта любовь. Любовь не была для меня первой в жизни, но именно в тот момент я считал ее самой настоящей, самой искренней. Ожидание встречи, разговор с ней, воспоминание о том, как она была одета, и не делалось ли это специально для меня — вот мир моей любви. Я купался в ее потоке, радуясь, что могу любить.

Единственный вопрос отравлял мою счастливую жизнь, делал любовь какой-то ущербной, ненормальной, детской — отвечает ли она мне взаимностью? Это так легко узнать, стоит только разочек заглянуть ей в душу, но я отгонял от себя эту дьявольскую мысль. Отгонял, но она возвращалась всякий раз, как мы расставались с Марией. Она уходила, щедро раздавая улыбки и воздушные поцелуи многим, не выделяя меня особо из прочих.

Постепенно я привык к той легкости, с которой чужие тайны раскрывались передо мной. И однажды не смог удержаться, черт попутал, неизвестность показалась особенно ужасной — я сорвался. Одним прыжком я оказался в ее сознании, для синхронизации давно все было готово. Осознав содеянное, я дернулся было, чтобы удрать, убежать, забыть, но не смог. Увиденное заворожило меня своей хирургически беспощадной жесткостью.

По-своему она меня тоже любила, но больше, как подопытную мышку. Мышку, которая радует экспериментатора, правильно угадывая, на какую педальку нужно надавить, чтобы получить кусочек сыра. Она не была бездушной или холодной. Ее жизнерадостный смех часто разряжал накаленную обстановку тупиковых споров, она умела найти теплое слово для каждого, могла разговорить даже заику-паралитика. Она умела быть душой компании, хотя все в ней было подчинено работе, стремлению к успеху. Она использовала свои способности объединять и примирять, чтобы ничто не мешало ее движению вперед. Все окружающие люди просто служили ее целям, поэтому она была с ними мила и приветлива.

Я чувствовал себя ужасно, мне казалось, что я сам виноват в том, что она меня не любит. Я искал для нее оправдания, но все они оказывались несостоятельными перед лицом факта — Мария любила только свою работу и ради нее готова была улыбаться хоть черту. Я вытравливал из своего сердца любовь к Марии несколько недель. Все это время бросал на нее грустные взгляды исподлобья, словно обвинял в предательстве, пока однажды она не поинтересовалась моим здоровьем.

— Сеня, мне кажется, вам нездоровится! В последнее время вы выглядите утомленным. Может, сегодня мы закончим пораньше? Хотите, выпьем кофе, послушаем музыку у меня в комнате? Вы какую музыку больше любите? — спросила она голосом, полным теплоты и заботы.