Леонид Сидоров - Северный страж

— Истинная правда, — вскинулся Онтей, — видал. Близко, вот как вас всех. Почитай у самой околицы его и видал, чудище-то это невиданное. А уж страху натерпелся, ни в жисть такое больше видать. Дело-то оно как было. Ведь бабы-то теперь без мужиков, что к озеру, что к реке, ни ногой, а уж в лес-то и вообще ни-ни. Ну а я тогда, помню ещё, приболел слегка. Да сам виноват. Верши намедни ставил, а вода-то уже дюже студёная, чай не лето на дворе. Ну вот, пока день провозился, пока рыбу выбирал, видно и прихватило спину-то ближе к вечеру. Скрутило, свербит, ажно зубы сводит. Ночь промаялся кое-как, думаю, ладно, денёк отлежусь, к вечеру, глядишь, и отпустит. А моя, как на грех, наутро бельё стирать затеялась. Пойдем, говорит, до реки проводишь, посторожишь. Боязно дюже, мол, мне одной. А я ей, куда сторожить, баба глупая, не видишь, я разогнуться не могу? Потерпит твоё бельё день-другой, ничего с ним не станется. А ей как приспичило. Слово за слово, так и побрехали мы с ней. Схватила она корзину, нос задрала да и шасть за дверь. Ну думаю, ладно, баба глупая. Что с тебя взять. Пойду как-нибудь, заодно и проучу тебя, дуру сварливую, самую малость. Топорик прихватил, да и за ней тихонько, значится, чтоб не увидала ненароком. Прокрался как тать на реку, глядь, а она уже на мостушке, знай себе плещется, словно та утка. Шваркает своими тряпками об воду, ажно рыба со страху на берег выпрыгивает. И куда только сразу вся боязнь подевалась. Ну я сижу себе тихонько, посмеиваюсь. Думаю, ишь баба как расхрабрилась. Пугануть тебя, что ли. Дождался, значит, когда она стирать закончила, тряпки в корзину побросала, ну и как волком завою. Она как завизжит, и в чём была, так в реку и кинулась. Я выскочил, и смех и грех. Чего орёшь, говорю, руку давай. А она знай себе визжит, плавать-то не умеет. Я её хвать за химок, вытащил кое-как. Смотрю, зубы стучат, губы синие. Ну думаю, замёрзла совсем баба. А ну беги, говорю, шибче до дому. А она уже и совсем ничего не соображает, в корзину свою вцепилась. Я уж осерчал, прикрикнул. Беги, говорю, скорей, лезь на печь, донесу уж твою корзину. Вроде поняла она, подол отжала, да и как домой прыснет. Да быстро так, аж позавидуешь, обычно не расшевелишь её, а тут как заяц пуганый скачет. Наверно, кунать её надо почаще… Ну так вот. Посмеялся я, посмеялся. Думаю, ладно. Домой идти надо. Хвать корзину, а она и вовсе неподъёмная. Пока она там барахталась, значит, воды-то дюже набрызгала. Тьфу, думаю, баба глупая. И напугать-то тебя нельзя по-человечески. Делать нечего, отжал всё бельё заново. Попробовал, поднял, вроде идти можно. Ну кое-как на пупок пристроил, чтобы спина не болела, значится, топорик за пояс, и поковылял себе наверх тихонько. Поначалу-то вроде ничего, шибко шёл, а потом спина как засвербит. Что делать, идти как-то надо. Остановился, малость передохнул, опять пошёл. Слышу, вроде как шелестит что-то за спиной. Обернулся, никого. Думаю, может, показалось, или леший балуется. Взял корзину, опять пошёл. Уже и околица вскорости показалась. Тут сзади как что-то хрустнет. Я как глянул, так и обмер, страсть-то какая! Стоит курица не курица, тело в чешуе змеиной, пасть длинная, как у щуки. Стоит, голову склонила набок, лапки с когтями к груди поджала и смотрит на меня так, моргаючи по-ящериному. А я стою, и шевельнуться не могу. Внутри ажно захолонуло всё. Сразу пастушок наш пропавший вспомнился. Ну, думаю, всё, Онтей, вот и смертынька твоя пришла. Она вдруг как пастью на меня клац, а я, не будь дурак, корзину ей в морду швырнул и бежать. Она, видно, поначалу замешкалась, в тряпках запуталась, потом чую, опять догоняет. Я ей топориком-то на бегу хрясь за спину, да не попал, видно, не с руки ведь. Она снова клац, кацавейку мне порвала и плечо чуток расцарапала. А деревня-то уж вот она, рукой подать. Собаки как залились. Навстречу мне бросились. Клычищи оскалили, брешут, ажно захлёбываются. Ну думаю, всё, не она, так они порвут нас сейчас под горячую руку на клочки с чудищем этим. И видно, напужали они её здорово лаем-то своим, а может, и ещё что, да только когда я оглянулся, её уже и след простыл. Ну я ни жив, ни мёртв, мужиков кликнул, собрались они, кто похрабрей, кто с дрекольем, кто с рогатинами, и пошли мы всем миром искать её, значит. На место пришли, где она отстала. Собаки-то уже почти успокоились, только шерсть дыбом. Рыщут, землю нюхают, а след никак не берут. Тут Гордой вперёд вышел, а охотник он знатный, мало кто ему из нас ровня. Присел вот так, тропку посмотрел, понюхал и говорит, нет, не пойму. Что-то тут нечисто. Обрывается след и всё тут. Как сквозь землю чудище провалилось. Тут уж мы и смекнули, что не простой тот зверь, и подход к нему совсем другой нужен. А намедни ешё Кривой Ларья у соседей был. Слух до них дошёл, что объявился в наших землях ведун молодой, что нурманов поганых громом разит. Покумекали мы, поговорили всем миром, да и решили сходить, попытать, значится, вдруг и согласишься ты, Олекший, — поднял выразительный взгляд, — помочь нам в беде нашей. А мы уж в долгу не останемся. Хочешь, зерна дадим, хочешь серебром возьми, только избавь от напасти лютой, — тяжело вздохнул, — потому как не будет нам теперь никакой жизни. Ведь не отстанет оно подобру-поздорову, пока нас всех не переведёт. Уж очень мы надеемся на тебя, да и на тебя, хозяйка, потому как если не вы, то больше нам и надеяться не на кого…

Мужики одобрительно загудели, с надеждой поглядывая на задумавшегося ведуна.

— И что вы на это скажете, Алексей? — тихо спросила Гертруда. — Поможете людям?

Алексей растерянно потёр подбородок.

Рассказ с изобилием подробностей, конечно, потряс до глубины души, но привитый врачебный скепсис, склонный подвергать сомнению любой факт, взял верх.

— Даже и не знаю, что сказать… Жуть какая-то. А может, ему это всё со страху почудилось? Поймите меня правильно, ни в коей мере не подвергаю сомнению все эти убийства, но обстановка в деревне уже и так располагает к всеобщему страху. Давайте взглянем на это дело с другой стороны. Люди там пропадали и раньше. Сам же говорит, волки всякие, медведи. А он перед этим ещё и простыл, наверняка принимал какое-нибудь спиртное или обезболивающее. Вот и почудилось чёрт знает что. Поймите, то, что он сейчас так красочно описал, это же форменный динозавр! Ящер то есть. Ну нет сейчас таких зверей, понимаете, нет даже при всём желании, вымерли они миллионы лет назад.

Гертруда загадочно усмехнулась.

— Экий вы скептик, право… Пожалуй, я бы тоже так думала, если бы жила там, в вашем сугубо прагматичном и рационалистическом веке. Однако в ваших вполне логичных рассуждениях есть одна существенная неувязка. Вот сами подумайте, как же тогда Онтей смог столь подробно описать такого зверя, даже не зная о существовании этих самых якобы давно исчезнувших ящеров?