Алексей Пехов - Летос

Но толстяк оказался не так уж и мертв. Вот он поднял голову, а затем стал медленно подниматься. Паромщица не сразу поняла, что происходит, — поблизости не было ни одного огня. Вскрикнуть она не успела. Ладонь в перчатке зажала ей рот, и она почувствовала запах стали и кожи.

— Ни звука, — шепнули ей на ухо, и она, помедлив мгновение, кивнула.

Он убрал руку, и девушка стала смотреть, как заблудившийся, покачиваясь, оглядывается. Чудовище не видело их, нюхало воздух, но запах его собственной крови все перебивал, и оно никак не могло сориентироваться. Скела в ужасе думала, куда пойдет погибший вне дома, не скованный порогом. Вокруг целый город, на улицах есть патрули, и к утру заблудившихся может быть не один и не два. Надо было что-то делать, но она осознавала свою бесполезность.

На тыльную сторону ее запястья попало что-то горячее. Она поднесла руку к глазам, увидела, что это черная капля, с ужасом посмотрела на своего спасителя, раненного в бою. Тот, отвечая на ее невысказанный вопрос, легко покачал головой, показывая, что не так все страшно.

Девушка быстро нашла рану, сняв с шеи свой цветастый моряцкий платок, прижала его к порванным звеньям кольчуги, ощутив, как мужчина вздрогнул всем телом, но не издал ни звука.

Так они и стояли. Скела пыталась остановить кровь, а Мильвио, сжимая меч, наблюдал за заблудившимся. Тот, не видя перед собой никакой цели, лишь вертел головой.

Они оба пропустили мгновение, когда на освещенное луной место вышла женщина в кожаных штанах, с фальчионом в руке. Воин хотел сделать шаг, чтобы помочь ей, но паромщица, узнав черноволосую спутницу толстяка, осталась на пути чужестранца, встала на цыпочки, шепнув:

— Они заодно.

Тот посмотрел удивленно, даже неверяще, но, поколебавшись, опустил меч.

Секунду женщина разглядывала толстяка, который стоял к ней спиной, затем негромко окликнула. Заблудившийся пружинисто развернулся и резко прыгнул, но его ноги запутались в собственных кишках, и он грохнулся на землю.

Черноволосая грязно выругалась.

То, что происходило в следующую минуту, заставило Скелу поверить, что она оказалась в эпохе великих волшебников.

Заблудившийся был быстр, свиреп и силен. Но черноволосая… она просто превратилась в размытый вихрь. В прозрачный лед. В призрака. Она нападала со всех сторон, оказываясь то тут, то там. Фальчиона просто не было видно, и тот, кто совсем недавно был человеком, потерял руки, затем ноги, а после и голову.

Женщина постояла над шевелящимися останками, посмотрела на пустые глазницы, на открывающийся рот с волчьими зубами. Выругалась еще раз и побежала прочь.

Они выждали еще по меньшей мере минуты три, пока Мильвио не сказал:

— Думаю, что она ушла, сиора.

— Шестеро! — потрясенно произнесла Скела. — Что это было?

— Так ли это важно? Ночи Летоса темны. Не подходи к останкам. Они опасны, пока не придет указывающий.

— Я видела вас в гавани несколько дней назад. Разве вы не уплыли в Варен на «Морском коне», как собирались?

Чужеземец вытер меч, подобрал ножны, покосившись на отрубленную руку, валяющуюся неподалеку и все еще шевелящую пальцами.

— Я опоздал на него, сиора. Прощался с Шерон, и, когда вернулся, тот уже уплыл.

Скела тихо ответила:

— Я до конца своей жизни буду благодарить Шестерых за ваше опоздание. Вы спасли мне жизнь.

— Мне было приятно это сделать.

— Ваша рана, Мильвио, — опомнилась девушка. — Нужен лекарь.

Он приложил к боку руку в перчатке.

— Лучше сперва предупредим указывающих.

— Это мне решать! — сурово ответила Скела. — Вы только что спасли мне жизнь, и я не позволю вам истечь кровью!

Он не стал спорить:

— Как прикажешь, сиора. Ты очень добра.

— Это меньшее, что я могу для вас сделать.

Они ушли, а голова того, кто был сойкой, продолжала открывать и закрывать зубастую пасть.

Маленький рыбацкий ботик с округлыми боками, шлепая единственным колесом, взбирался на крутую волну, а затем, перевалив через ее вершину, словно детские санки, скатывался вниз, зарываясь носом в воду и опасно раскачиваясь.

Несмотря на плащ, Лавиани вымокла до нитки и сильно замерзла. Ей все время приходилось следить за переливающейся через борт водой и вычерпывать ее. Шерон взяла на себя заботу о хрюле, который безропотно крутил колесо. Подбадривала пыхтящего зверя, а тот отвечал ей гортанным и дружелюбным хрюканьем. Порой она поглядывала вперед, туда, где за валами волн скрывалась безлюдная земля. До нее было еще очень и очень далеко.

Акробат, сгорбившись, сидел на кормовой банке, крепко удерживая румпель.

Голова его была словно после пробуждения от кошмара, тяжелая и медленно соображавшая. Когда он резко перемещал взгляд, все вокруг на несколько секунд раздваивалось, принимая странные образы.

— Ты стал белым как мел. — Цепкий взгляд Лавиани, от которой ничего нельзя скрыть, задержался на его лице. — Дыхание поверхностное, зрачки сужены, на лбу испарина. Все так хреново?

— Если скажу «да», ты сможешь это как-то исправить?

Сойка отложила черпак, перешагнула через лежавшие на дне ящики с едой для хрюля, села перед акробатом на корточки, взяла за руку. Кончиками пальцев едва притронулась к пульсу и что есть сил надавила на только ей известную точку под запястьем.

Он вскрикнул от неожиданности, выпустил руль, и ботик вильнул, ударившись бортом о волну. Хрюль возмущенно замычал, сбиваясь с ритма.

— Ну как? Проясняется сознание? — Лавиани с усмешкой щелкнула пальцами перед лицом Пружины, проверяя реакцию. — От знака той стороны это не спасет, но ты хотя бы не будешь выглядеть как придурок, нажевавшийся листьев нефритовой ромашки. Запомнил или еще раз показать?

— Запомнил. Спасибо.

Она увидела, как в его золотистые глаза возвращается жизнь, и сказала:

— Пожалуйста.

— Сами Шестеро мне вас послали, — устало перевела дух Шерон. — Не знаю, как бы я справилась с лодкой. Рулить, вычерпывать воду и командовать хрюлем одному человеку практически невозможно.

— Шестеро? Они здесь ни при чем. Это был шаутт, если ты забыла. — Лавиани с ненавистью посмотрела на воду у себя под ногами. — Гребаный шаутт, засунь Скованный его себе в задницу! Ну я понимаю — вы. Один вот-вот станет пустым, у другой приступ заботы о чужих детях. Но на себя я поражаюсь до сих пор. Я-то что тут забыла?

Она знала что. Свою жизнь, которую она потеряла в Нимаде. Ей обязательно надо двигаться к какой-то цели. Ну и конечно же Борг. Не довела дело до конца и теперь в бегах. Кто, спрашивается, в этом виноват?