Вадим Мельнюшкин - Взрывник. Заброшенный в 1941 год

– Пока нет.

– Чтобы облегчить вам жизнь, сам дам компромат. Я вчера вернулся из Полоцка, так вот там участвовал в расстреле. Все полицаи и бургомистры, что лишились оружия, участвовали, а так как я изображал полицейского, то тоже пришлось.

– Как?

– Так! Вывели, дали винтовку в руки – либо ты, либо тебя.

– Гады!

– Не спорю. Думаю, этого достаточно, чтобы пришить мне какую-нибудь статью Уголовного кодекса. Теперь на меня есть точка давления. Считаем, что я испугался и готов сотрудничать на любых условиях.

– Сомневаюсь.

– Сомнения оставь при себе, твоё дело доложить. Теперь о приятном. Оно аж в двух экземплярах. Первый: похоже, мы вышли на связь с местным подпольем. Это не точно и надо проверять – может, фашистская провокация. Второй: удачно прошла вербовка немецкого офицера. Не боевого, интенданта, но думаю это и к лучшему – что может знать боевой офицер, сидящий в тылу? Какой-нибудь контрразведчик или разведчик был бы предпочтительнее, но такой, боюсь, меня сам скорее переиграет. Этих новостей достаточно, чтобы ситуация вышла из тупика?

Старшина внимательно смотрел на меня, что-то решая, наконец, выражение его глаз изменилось, перестало казаться, что меня рассматривают через прицел.

– Не знаю, но сегодня в девятнадцать по местному нам нужно выходить на связь.

– Бери своих людей, проводников и выдвигайтесь. Когда пойдёте?

– Думаю, не позже часа. Шести часов вполне хватит. К утру будем назад.

– Ни пуха.

– К чёрту!

Фу, кажись, процесс пошёл. Как там повернётся, бабка надвое сказала, но отреагировать Центр должен.

– Да, ещё. Первая порция сведений у меня с собой. Вот, – я протянул старшине тонкую стопку бумаги. – С немецким как?

– У меня больше разговорный, но Хейфец разберётся.

– Тогда не задерживаю. До выхода, надеюсь, успеете это разгрести.

Не так уж там и много ценного, на мой взгляд, но я в разведке не Копенгаген. Может, что и наскребут. Им ещё перевести, составить донесение да зашифровать. Ничего, пусть работают.

Стоит ещё и к нашему оружейному немцу зайти.

Работа в мастерской кипела, даже электростанцию запустили, ну да, топлива, спасибо люфтваффе, пока хватает. В этот раз здесь уже крутилось полдюжины человек. Вальтер что-то обрабатывал на токарном станке, остальные тоже не сидели без дела. Наконец станок замолчал, и тут же выключили электростанцию. Молодцы, экономные.

– Ну, как дела?

– Из срочного остались только двадцатимиллиметровые пушки – с самолёта и танка, – от немца пахло маслом и горячим металлом.

– Танковую сильно покорёжили?

– Нет, ствол только зачем-то отпилили.

– Так он из башни не вылезал.

– Ну, так и сняли бы башню.

– Как?

– Просто. Мы такие за полчаса снимали. Даже без крана, с системой блоков.

– Ну, у ребят ни крана, ни блоков под рукой не оказалось.

– Так и не нужно. Мы ремонтировали, потому всё правильно делали. А здесь надо было крепления башни на погоне ослабить и просто сковырнуть её. Там веса меньше тонны – несколько человек, используя тонкие древесные стволы как рычаги, могли спокойно скинуть. И полотна ножовочные целы остались бы, их не так и много.

Вот так вот – век живи, век учись, а помрёшь понятно кем.

– И что, теперь от пушки никакого толку?

– Почему? Она даже в таком виде не хуже той, что с самолёта. Скорость снаряда упадёт метров до пятисот, но лёгкие бронецели на коротких расстояниях поражать будет.

Ладно, и то хлеб.

Далее по плану у нас прощание с третьей ротой, не всей, конечно, но с подавляющим количеством личного состава. Лыжня хорошая, даже после снегопада добежали с Байстрюком меньше, чем за четверть часа, благо, Калиничев с Нефёдовым её обновили. Где-то тут по дороге как минимум один секрет должен ныкаться. Не заметил. Не думаю, что спят, просто хорошо спрятались.

Прибыли уже, когда колонна тронулась с места, но пока растягивалась, как резиновый жгут, один из концов которого ещё зажат на месте, а второй уже начал движение. Серёгин, командир первой роты, попытался отдать рапорт, но был остановлен взмахом руки, Нефёдов всё одно в курсе, раз дал разрешение на выдвижение.

– Занимайтесь своим делом, товарищ старший лейтенант.

Подъехал капитан, лихо обдав нас с Георгием снежной крошкой.

– Какой разряд?

– Первый.

– Завидую, сам только на третий сдал, не моё это. Вот в футбол погонять… Без происшествий?

– Да. Восемьдесят семь человек. Семьдесят два на железку, пятнадцать следы путать.

Бойцы шли тяжело: оружие, боеприпасы, взрывчатка, продукты, палатки, которых, кстати, было совсем мало, а также топоры, доски для переправ через плохо замёрзшие речки и даже дрова на первую ночёвку – всё несли с собой. На каждого красноармейца приходилось от тридцати до сорока килограммов груза, это если не считать одежды, а собрали для них всё самое тёплое – провести минимум две недели в зимнем лесу, это не шутки. После выпавшего снега слегка потеплело, но на дворе скоро декабрь – приморозить может в любой момент.

Две оставшиеся группы подрывников, которых я не дождался, уехав в город, вернулись почти без происшествий – их тоже немцы погоняли, но достать так и не смогли. Сейчас, скорее всего, фашисты готовы к встрече, но не знают, что сами могут превратиться в дичь. Трём группам подрывников придали по отряду из двадцати человек, вооружённых большим количеством автоматического оружия – почитай половину автоматов отдали, три снайперки и пятнадцать пулемётов.

Вспомогательный отряд ещё из пятнадцати человек должен будет скрывать следы прохождения основного, а заодно бедокурить в стороне, оттягивая внимание на себя. Самый опасный участок дороги, не считая конечного, где и будут производиться диверсии, это переход через шоссе, у которого нам с Машей и её братцем пришлось пропускать немецкий полк. Вот здесь вспомогательный отряд и должен победокурить, делая вид, что шоссе и является главной целью прошедших здесь партизан. Ну, невозможно в зимнем лесу такую тропу скрыть. А вот если от этой тропы будут отходить разные ответвления, сама она будет петлять, а в умников, решивших выяснить, куда эта лыжня ведёт, будут стрелять плохие злые бандиты, то шансов скрыть основную цель прибавится.

Вечер начался с беды.

– Командир, – Жорка вбежал в землянку, даже не стряхнув снег с валенок. – Епишин вернулся, один, раненый.

– Где он?

– Геращенко перевязывает.

У медицинской землянки оказались уже через минуту. У входа толпилось с десяток человек.

– Так, чего стоим, кого ждём? Заняться нечем? Сейчас найду.

Вот, предложение, обращённое к красноармейцу, по нахождению для него занятия, мигом активизирует его способности по мимикрии в окружающую среду. В землянке горело целых четыре керосиновых лампы, фельдшер с помощником как раз снимали с раненого гимнастерку, а тот через зубы крыл их матом.