Дмитрий Тедеев - Сила меча

И я безжалостно обратился к пожилому растерянному графу.

— Прошу вернуть мой меч. Если, конечно, вы признаёте, что он мой по праву. И прошу также присягнуть мне как вашему новому господину. Если, конечно, вы не желаете оспорить в поединке на мечах, что по закону я являюсь вашим господином.

Граф вспыхнул, я ясно увидел, что он колеблется, что спесь аристократа, не желающего унижаться перед молокососом, борется в нём со страхом смерти, неизбежной для него, если он вздумает заартачиться.

Внутренняя борьба длилась секунду, не больше. И нежелание умирать победило.

Так же, как и тогда, когда он не предложил мне, оставшемуся безоружным, свой меч. Наверняка ему очень хотелось это сделать. Но ему казалось, что и его меч не спас бы меня, а после моей гибели сам он, отдавший своё родовое оружие в руки безродного проходимца–вора, мгновенно утратил бы весь свой авторитет. А вскоре – и жизнь, какой‑нибудь молодой задира очень быстро вызвал бы его на дуэль или просто оскорбил, принудив самому сделать гибельный вызов.

Граф торжественно подошёл ко мне, опустился на одно колено и протянул меч герцога. Который слуги уже успели вынуть из отрубленной руки Каренгея, отчистить от крови и вложить в ножны.

После того, как я с церемонным полупоклоном принял оружие, граф поднялся, отступил назад на два шага и, выхватив из ножен и подняв высоко вверх собственный меч, громко и отчётливо произнёс, почти прокричал далеко разнёсшуюся в наступившей мёртвой тишине ритуальную фразу.

— Герцог Арака умер. Да здравствует новый герцог Картенийский, рыцарь Лунного Света господин Максим! Ура!

Десятки, а потом сотни голосов подхватили это “Ура!”, напряжённая тишина взорвалась, разрядилась торжествующим рёвом, грохотом барабанов, визгом свирелей, лязгом оружия. Новые и новые крики “Ура новому герцогу!”, “Да здравствует герцог Максим!” волнами прокатывались по мгновенно впавшей в восторженный экстаз толпе.

Продолжалось это довольно долго. До тех пор, пока я не вытащил из ножен герцогский меч и не поднял его над головой, требуя тишины.

Я не очень‑то надеялся, что мой жест заметит эта беснующаяся толпа вооружённых людей, мне казалось, что на меня не очень‑то и внимания теперь обращают. Но как только я поднял меч, тишина наступила сразу. Почти мгновенно!

Просто невероятно! Ведь меня и видеть могли только всего‑то несколько десятков, находящихся поблизости, почему остальные‑то сотни солдат тоже сразу замерли и замолчали? Да, дисциплина у них – та ещё, даже не верится, что такое возможно. Тем более в мире, где даже мальчишка, просто хорошо умеющий драться, в один момент может стать могущественным герцогом. Почему же они все, имея такие возможности, так уж обмирают перед господином, на месте которого вполне могут оказаться сами?

Лишь потом я понял, что в этом мире занять место своего господина, просто убив его, вовсе не так уж просто. Практически – невозможно. Присягнувший кому‑либо на верность сразу же терял право вызывать его на поединок. Даже если являлся аристократом, не уступающим по знатности тому, кому дал присягу верности. А простолюдины вообще не имели права вызова. Поэтому от них даже и индивидуальной присяги не требовалось, достаточно было того, что они участвовали в общем ликовании по поводу признания кого‑то их новым господином. Который отныне имел над ними абсолютную власть.

Таков был закон, которое признавало всё общество. И пытаться выступить против этого закона означало оказаться как минимум изгоем, вынужденным пожизненно скрываться от всех. Потому что каждый встречный представлял огромную опасность, за убийство или даже помощь в поимке беглого вора полагалось немалое вознаграждение, которое в этой небогатой стране было слишком большим искушением. Поэтому жизнь беглых воров, которые даже случайно проявили недостаточную лояльность господину, нарушив тем закон, продолжалась обычно очень недолго. И несчастные порой ещё и молили, чтобы она закончилась побыстрее, если попадали на дыбу, на которой люди умирали иногда несколько суток…

В полной тишине, казавшейся просто невероятной при таком скоплении людей, ко мне подходили по одному офицеры–аристократы и, опустившись на одно колено, торжественно произносили слова присяги, клятвы пожизненной верности. После чего я, принимая эту клятву, касался своим мечом покорно склонённой головы.

Почти все офицеры, включая графа, приняли присягу. Остался последний. Смуглый широкоплечий офицер с вислыми “казацкими” усами и “азиатским” разрезом глаз. На его лице воина и поэта не было аристократической надменности и спеси, но было непоказное чувство собственного достоинства, в глазах таилась какая‑то спокойная и гордая обречённость.

Я понял, что он не станет принимать присягу. Так оно и случилось.

— Прошу простить меня, господин Максим, но я не стану присягать вам. Не потому, что я не верю, что вы смогли честно победить герцога Арику и стали теперь новым герцогом Картенийским. Скажу честно, я до сих пор в этом не вполне уверен. Но вовсе не утверждаю, что вы лжец и подлый разбойник. Возможно, что вы и в самом деле сумели одолеть безоружным одного из лучших мечей королевства, хотя я и не представляю себе, как вам это удалось. Но даже если бы я знал это наверняка, то и в этом случае не стал бы присягать вам. Я уже присягал Арике, который был мне не только господином, но и другом с самого детства. И я не могу присягать в верности убийце моего друга.

— Кто вы?

— Барон Далерг. Вернее, я даже не знаю, могу ли теперь по–прежнему называться бароном. Титул барона мне, безродному, пожаловал герцог Арика. Который погиб от вашей руки. Вы вольны теперь своей признанной всеми властью лишить меня титула. А затем – просто казнить. Потому что безродный, не имеющий титула, не может вызвать вас на поединок. Если же вы оставите за мной пожалованный герцогом Арикой титул, я потребую от вас поединка.

Мне очень хотелось “лишить” его титула. Прошло всего, может пол суток, а может – даже и того меньше, но я уже успел смертельно устать от всех этих сражений, устал убивать для спасения своей жизни. Мне очень не хотелось драться с Далергом, наверняка тоже далеко не худшим мечом этого проклятого королевства. Тем более, что на поясе у него висело сразу два коротких меча, и он явно носил их вовсе не для красоты.

Но сделать это я не мог. Только что, совсем недавно, я обвинял в трусости и подлости Каренгея, а теперь сам поступлю как трусливый подлец?

— Я принимаю ваш вызов, барон, – с ужасом услышал я собственный голос.

По толпе прокатился изумлённый и восторженный ропот. Если я сумею уцелеть и в этом бою, эти мои слова станут легендой. Они станут легендой даже и в том случае, если мне суждено сейчас погибнуть. Отважный и благородный герой. Тупой придурок. Дебил.