Дмитрий Тедеев - Сила меча

Оставив меня одного в чужом мире, в толпе вооружённых людей, жизнями которых я мог теперь распоряжаться, среди офицеров, которые хоть и присягнули мне, но при этом ненавидели меня всем сердцем.

Я не знал тогда, что, отпустив барона, вовсе не спас его от смерти. Не знал, что в этой стране одиночка, каким стал теперь барон, освобождённый мной от службы у меня (и, следовательно, от моего покровительства), так или иначе обречён. Но даже если бы я знал это, спасти его всё равно было бы не в моих силах. Барон сам обрёк себя на неминуемую смерть. И он наверняка хорошо понимал это. Я сразу заметил в его глазах гордое понимание своей обречённости.

И не только своей. Барон прекрасно понимал, что и я – такой же обречённый на смерть одиночка. И в его глазах была не только обречённость, но и жалость. Вовсе не к себе.

Ведь на самом деле он легко мог бы убить меня тогда, но просто пожалел. Его поражение было разыграно им, но разыграно настолько искусно, что даже я поначалу ничего не заподозрил. Лишь потом я понял, что барон решил помочь попавшему в беду мальчишке. Я неожиданно для всех принял вызов на безнадёжный поединок вместо того, чтобы просто приказать казнить противника. И, растроганный таким неслыханным в этом мире поступком, барон, который был гораздо более искусным фехтовальщиком, чем герцог, решил дать этому глупому мальчишке хоть какой‑то, пусть призрачный шанс на спасение.

Он сделал меня легендарным победителем не только герцога Арики, одного из лучших мечей королевства Фатамия, но и победителем самого барона Далерга. Который до этого поединка со мной много лет считался лучшим мечом в королевстве.

Тихо поскрипывали рессоры кареты, мягкие покачивания неумолимо клонили в сон. Всё‑таки даже ещё и суток не прошло с того момента, как я оказался в этом мире. И за это время я только и делал в основном, что дрался, убивал, пытался спастись от смерти. Пребывал в огромном напряжении. Поспать мне за всё это время удалось пару часов, не больше. И теперь, когда напряжение боя отпустило, опасность осталась вроде бы позади, глаза мои безудержно слипались, и голос Раины, рассказывающей про Лесного Владыку, доносился как сквозь вату.

После того, как мне присягнули на верность офицеры, что означало официальное признание меня новым герцогом Картенийским, и после того, как состоялся мой последний, на этот раз бескровный поединок с бароном, отдохнуть мне так и не пришлось.

Развернулось бурное торжество по случаю наследования мною всех титулов, имущества и власти герцога Арики, военный смотр, торжественные похороны погибших от моей руки герцога и офицеров (убитых солдат и, тем более, крестьян, похоронили отдельно, без всякой торжественности и без моего присутствия). Потом начался пир.

Как себя вести во время всех этих церемоний, я не имел ни малейшего понятия, но мне каким‑то образом всё ещё удавалось угадывать отголоски мыслей окружающих, и я старался делать именно то, чего они и ожидали от меня. Когда всё‑таки возникали затруднения, мне на помощь приходили Раина и граф Маризон.

Во время торжественного военного смотра я увидел много диковинного, совершенно фантастического для меня. И даже не смог удержаться от вопросов.

Хотя вопросы эти вызывали изумление и у графа, и у Раины, однако отвечали они охотно, хотя объяснять им приходилось вещи, которые явно были совершенно очевидными для всех, известные в этом мире даже ребёнку, не то, что “странствующему рыцарю”. Наверное, они решили, что “странствую” я издалека. Если бы они знали только, из какого именно “далека”…

У солдат было оружие, вполне знакомое мне по фильмам и книгам. Основную часть войска составляли пехотинцы, но была и конница. Были отряды пращеносцев, арбалетчиков и лучников, лёгкая и тяжёлая кавалерия.

“Кулак” войска составлял ударный отряд пеших копьеносцев, в который были отобраны мужчины могучего сложения. Вооружены они были тяжёлыми щитами и копьями разной длины, самые длинные доходили до пяти метров. Действовал этот отряд, как я предположил, по принципу македонской фаланги. Оказалось, что так оно и было на самом деле, но эти воины владели и другими, незнакомыми мне до этого приёмами боя. Они могли не только прорывать оборону врага, но и отражать атаки, например, конницы, спрятавшись для этого за сплошной стеной укреплённых в земле щитов и частоколом копий. Причём выставлены были навстречу врагу не просто копья воинов сразу нескольких шеренг, но при этом ещё каждый копьеносец упирал для надёжности задний конец своего копья в щит другого, сзади стоящего воина. Получался неприступный стальной заслон, ощетинившийся частоколом острых наконечников.

Другие отряды напомнили мне древних римлян, только оружие и доспехи здешних воинов оказались более тяжёлыми.

Но всё это было – не то, чтобы очень уж привычно, но вполне ожидаемо для меня.

А первое удивление я испытал, когда увидел отряд тяжёлой кавалерии. Всадники в металлических сплошных доспехах (как они только носят их в такую жару?) сидели верхом не на конях, а на однорогах, существах, больше всего похожих на земных носорогов. На не очень больших, но всё же чудовищно сильных и свирепых носорогов! Для меня долго оставалось загадкой, как удаётся управлять этими животными, ведь земные носороги очень плохо поддаются дрессировке. Лишь потом выяснилось, что в мозг каждого однорога особым образом вживлены золотые пластины, выведенные наружу и закреплённые на толстой коже. Ударяя по этим пластинам специальным молоточком, всадник мог вызывать у спокойных, даже апатичных животных вспышки бешеной ярости, мог мгновенно успокаивать их, мог заставлять их быстро и чётко выполнять простейшие команды.

Однороги использовались в Фатамии в основном в хозяйстве как сильные, выносливые и при этом спокойные, неагрессивные животные. Операцию же по вживлению в мозг золотых пластин, превращающую животное в боевого однорога, могли выполнять только три человека в этом мире, и все они были моими слугами. Секреты этой операции передавались только в пределах одной семьи от отца к старшему сыну, и эта семья (дед, отец и сын) жила в постоянном заточении в моём замке. А боевые однороги были лишь в моём войске, если не считать нескольких животных, подаренных ещё Арикой (вместе со всадниками) королю и человеку, которого все называли не иначе, как “Его Великая Святомудрость”.

Я уже знал, что унаследованное мной герцогство Картенийское является самым большим в королевстве, а я стал чуть ли ни самым богатым и влиятельным человеком, намного богаче и влиятельнее самого короля. Но был человек, перед которым даже моё огромное могущество мало что значило. Его Великая Святомудрость, глава “официальной” церкви в королевстве. И не только в этом королевстве. Что‑то вроде Папы Римского в этом мире, только не двадцать первого века, а в самые мрачные времена разгула инквизиции.