Дмитрий Тедеев - Сила меча

И однажды ночью, ни о чём, разумеется, не предупредив меня (он прекрасно знал, что этого безрассудства я ему никогда не позволю), он решился похитить Морскую Свирель.

К тому времени военная удача опять склонилась на нашу сторону. Мы давно уже прорвали осаду, одержали несколько крупных побед. Удалось взять в плен даже одного из Чёрных Колдунов, и мы держали его как заложника, угрожая убить, если враги хоть раз ещё применят “напалм”. И они, дорожа жизнью даже одного члена своей “семьи”, твёрдо держали мораторий. Я, кроме того, пообещал не подвергать пленника пыткам, опять‑таки требуя взамен, чтобы с пленниками с нашей стороны тоже обходились гуманно. Чёрные Колдуны пошли и на это.

Слава, приукрашенная немыслимыми легендами о моём “неземном” благородстве, ещё больше усилилась и разнеслась по всему, как мне докладывали, миру. Целые королевства вставали на мою сторону. Возникла даже новая религия, названная по моему имени – “Максимианство”, а себя приверженцы этой веры называли максимианами. Мне было и смешно, и грустно, но чаще – просто жутко от этого массового религиозного психоза, хотя он был вроде бы мне на руку.

Мои войска контролировали уже основную часть Фатамии, и офицеры наперебой советовали устроить поход в само логово Чёрных Колдунов, покончить с ними решительным ударом. У нас уже имелись вроде бы все средства для такого удара.

Но я не решался. Меня останавливала неизбежность нового огромного кровопролития. Чёрные Колдуны перед лицом собственной гибели уже не остановятся ни перед чем, применят и мой “напалм”, и свои адские штучки, которых, как я подозревал, у них ещё достаточно в запасе. При этом затягивание войны тоже могло привести к лишним жертвам.

Я был на распутье, мне хотелось, чтобы Леардо дал свой совет, но он вопреки своему обыкновению, отмалчивался. Когда же я спросил всё‑таки его напрямую, что мне следует делать, он, смущённо отведя глаза (чего за ним тоже не водилось, обычно он ни от кого, тем более от меня, не прятал взгляда), посоветовал немного выждать. Если бы я только мог знать, что он задумал взять на одного себя все жертвы, которые надо заплатить за мир!

Той ночью я ждал его возвращения из полёта, но так и не дождался.

Вместо Лео прилетели два летунца, один из которых что‑то нёс в лапах. Он подлетел вплотную ко мне и завис в воздухе, тяжело хлопая крыльями и сердито щелкая зубастым клювом. Он требовал, чтобы я побыстрее взял у него из лап эту тяжеленную штуковину, которую он с другим летунцом, выбиваясь из сил, принёс мне, выполняя приказ своего Любимого Хозяина.

Я взял эту штуковину из его лап.

Это была Морская Свирель.

Я сразу понял, что это именно Морская Свирель. И в сердце впилась острая нестерпимая боль, боль непоправимой утраты.

Леардо, Лео, отважный и безрассудный Леопардо… Я понял, почувствовал сердцем, что никогда больше не увижу его. Мой друг пожертвовал собой, чтобы добыть для меня эту мерзость.

Я держал в руках сделанную из необычного полупрозрачного и очень тяжёлого материала легендарную реликвию Чёрных Колдунов и думал о своём друге. И мысленно увидел, что тогда произошло. Я не знаю точно, что именно я увидел, картина, которая тогда развернулась перед моим взором, могла быть просто плодом моего воображения. А может быть, именно так и было на самом деле.

Леардо решился в одиночку проникнуть в самое логово Чёрных Колдунов, в легендарный подземный Храм Морского Дракона. На бреющем полёте он спикировал вниз, ловко уворачиваясь от бдительно охраняющих Храм множества летающих монстров. Потом проник внутрь, парализуя по пути своим взглядом всех встречных стражников.

Он долго и упорно тренировался впитывать в себя силу Глядунов, копить и усиливать её, чтобы в нужный момент выпустить наружу, достиг в этом больших успехов, и в ту ночь его взгляд не смогли выдержать даже самые сильные посвящённые маги, несущие караул вокруг главной святыни всего их народа.

А взлететь ему уже не удалось. Точнее, он, скорее всего, даже и не пытался. Потому что заранее знал, что это невозможно. Даже если его дельтаплан и остался целым при стремительной посадке, почти падении, потом он уже не мог бы никак пригодиться. Одно дело – падение камнем со страшной высоты, из ночной непроглядной тьмы, падение, которого никто не ожидал, просто не мог ожидать. И совсем другое – медленный изнурительный подъём с помощью выбивающихся из сил летунцов. Под перекрёстным огнём успевших придти в себя Чёрных Колдунов, поднявших на перехват похитителя все свои силы.

И Леардо просто отдал добычу двум самым смышлёным и сильным летунцам, настрого приказав им любой ценой доставить её мне. А сам стал отвлекать преследователей на себя, давая возможность летунцам благополучно скрыться. Когда его схватили, летунцы с драгоценной добычей были уже далеко…

Я зашёл внутрь замка и приказал зажечь побольше свечей. И стал внимательно рассматривать Морскую Свирель.

Сделана она была с невероятным, нечеловеческим мастерством. Но это мастерство неизвестного умельца вовсе не радовало душу, наоборот, моё сердце ещё сильнее сжалось от какой‑то дикой, первобытной тоски.

Мастер изваял Свирель в виде Морского Дракона, свернувшегося в сложную спираль. Одна только непередаваемо странная форма этой спирали вызывала сильнейшее гнетущее ощущение.

Вот и встретился я с Морским Драконом. Как это и предчувствовал, глядя на картину древнего живописца. Не с живым, правда, не с настоящим Морским Драконом, а лишь с его мистическим воплощением, с изображением. Но изображение это нельзя было назвать неживым. или ненастоящим. Дракон был как живой, казалось, что его тяжёлое, налитое огромной силой тело готово было шевельнуться и выскользнуть из моих рук, сквозь тугие полупрозрачные мышцы смутно просвечивали какие‑то невероятно гнусные внутренности, полуоткрытая зубастая пасть злорадно ухмылялась мне. Наверное, для извлечения звуков из этой Морской Свирели эту пасть надо было брать в рот…

Я еле успел положить Свирель на стол, и меня тут же вывернуло наизнанку прямо на роскошный ковёр. Желудок был уже пуст, но чудовищное, никогда до этого не испытываемое мной чувство омерзения ещё долго заставляло сжиматься внутренности болезненными спазмами. Мне отчаянно, нестерпимо хотелось умереть от навалившейся на меня тоски. Смерть совсем не страшила меня, наоборот, неодолимо манила, обещая избавление от боли, которую я уже не мог терпеть.

На самом деле мне лишь показалось тогда, что не мог. Всего лишь на мгновение, наверное, показалось. Но я заставил себя отбросить заманчивые мечты о смерти и опять начать жить. Неимоверным усилием, самым большим в своей жизни.