Роберт Силверберг - Пришельцы с Земли

Если прямо сейчас не предпринять что-нибудь решительное. На свой счет Кеннеди был абсолютно спокоен. Ему предстояло вернуться на Землю и любым способом донести до всего мира подлинную глубину ганнитской культуры: он предотвратит бойню прежде, чем она успеет начаться, искупив тем частично свою вину по ее подготовке. Мардж тоже поймет и простит.

С горечью думал он о преступном обмане, возведенном вокруг него, и о своей неприглядной роли торговца обманом. Собственно, против самой по себе деятельности Корпорации у него не было этических возражений, но Кеннеди твердо верил, что культура, на миг приоткрывшаяся ему, должна быть сохранена и доступна для изучения. Ганниты многому могли бы научить землян, суетящихся в кругу своих вечных внутренних противоречий. Он намеревался навещать их каждую ночь до отлета на Землю.

А когда он ступит на родную планету, то сможет поведать миру правду. Не каждому, думал Кеннеди, дается шанс исправить совершенное с его помощью зло. Но у меня есть блестящая возможность.

Ганниты ни за что не станут оказывать сопротивление нападению. Вооруженная борьба несовместима с их образом мыслей. Но если бы ему удалось предотвратить само возникновение конфликта…

Действовать, правда, придется очень осторожно. Он избрал себе могучего противника в лице Корпорации.

Энгел ждал у ворот шлюза, куда Кеннеди подъехал в 5.59. Точно в срок. Лингвист выглядел бледным и настороженным, и Кеннеди заподозрил было засаду. Может, тут Гюнтер с вооруженными подручными поджидает его. Он вытащил пистолет. Створки ворот раздвинулись, «джип» въехал внутрь. Выскочив из машины, Кеннеди держал оружие наготове.

— Можете спрятать свою мортиру, — шепотом сказал Энгел. — Все спокойно.

Кеннеди огляделся.

— Никто не знает о моей отлучке? Никто меня не искал?

— Все спали как младенцы, — сказал Энгел. — Кроме меня. Я всю ночь просидел у себя, уставившись в стену. Куда вас черт носил, Кеннеди? И зачем?

— Это вряд ли должно заинтересовать широкую публику, как принято говорить. Помогите мне освободиться от скафандра.

После того как Энгел помог ему выбраться из громоздкого скафандра, Кеннеди повернулся к лингвисту и пристально поглядел ему в глаза.

— Сегодня я побывал у ганнитов, — сказал он. — Три часа без перерыва слушал краткое изложение ганнитского мировоззрения и узнал немного их поэзию. Энгел, этот народ вовсе не так примитивен, как думает Гюнтер.

— Вы не ведаете, что говорите.

— Лжете. Вы разговаривали с ганнитами. И знаете, что их язык просто чудо в области общения. Вы имеете представление и об их философии, и о поэзии, и об общем взгляде на жизнь… И тем не менее отсиживаетесь, не противитесь ходу событий, грозящих навсегда уничтожить их своеобразие.

Энгел стиснул зубы и ничего не ответил.

— Ладно, — продолжал Кеннеди, — но я не собираюсь отсиживаться. Я хочу что-нибудь сделать, по крайней мере попытаться сделать по возвращении на Землю. А пока я тут, я собираюсь впитать в себя как можно больше ганнитского. Это благотворно для души, Энгел. Вы мне поможете.

— Я не хочу принимать участия в ваших безумных планах, Кеннеди.

— А я хочу, чтобы вы мне помогли. Хоть раз в жизни сделали что-нибудь стоящее. По меньшей мере, более полезное, чем составление списков непереходных глаголов, так или иначе.

Прошли два дня без света, две условные ночи, в то время как глубокая тьма большой ганимедской ночи обволакивала аванпост все 24 часа в «сутки». Кеннеди еще два раза успел повидаться с ганнитским вождем. Энгелу он сказал.

— Устройте как-нибудь так, чтобы Гюнтер отрядил вас сопровождать меня в ежедневных объездах окрестностей. А вместо обозрения здешних снежных барханов мы отправимся в селение.

Энгел не проявил энтузиазма. Он помрачнел, весь скривился, принялся толковать о какой-то опасности, но в конце концов, будучи человеком слабохарактерным (о чем и он сам и Кеннеди прекрасно знали), сдался. Кеннеди же, давно освоивший искусство манипулирования общественным сознанием, теперь с успехом овладевал приемами воздействия на отдельную личность.

До отлета с Ганимеда оставалось пять суток, из которых надо было выжать возможно больше — это он понимал.

На другой день Энгел подошел к нему сказать, что пора готовиться в путь. Они обогнули холмы и большое озеро к западу от станции, затем сделали поворот на 180ё и направились прямо к ганнитскому селению.

Пробыли там два часа. Старый вождь объяснил им Девятисторонний Путь к Справедливости, самую суть ганнитского этического кодекса. Кеннеди слушал и старался запомнить все возможно точнее — впитывал каждое слово, сознавая их правильность и применимость. Время от времени поглядывая на Энгела, он увидел, что лингвист тоже не был слеп по отношению к богатствам этих людей.

— Теперь вы видите, что это за народ? — задал ему вопрос Кеннеди на обратном пути.

— Конечно, вижу, — буркнул Энгел. — Я знал это с самого начала.

— И тем не менее вы останетесь безучастным, когда оккупационные силы начнут уничтожать их, руководствуясь ложными представлениями об их «дьявольской природе»?

— А что я могу тут поделать? — мрачно спросил Энгел. — Я служу в Корпорации лингвистом. Мне не положено обсуждать ее действия, а о своих мнениях приказано помалкивать.

«Конечно, как же иначе, — подумал Кеннеди, — и все мы так же. Но вот на сей раз я не могу просто получать жалованье и позволить этому свершиться своим чередом. Я должен выступить против замышленного злодеяния».

С интересом он попытался представить себе реакцию Гюнтера, когда тот узнает, что его гость-рекламщик вступал в крайне предосудительные контакты с аборигенами. Коротышку, конечно, хватит удар.

Довольно скоро Кеннеди с этим вопросом все стало ясно. Он вел записи своих бесед со старым вождем, набрасывая строки ганнитской поэзии и конспекты их философских рассуждений. Заметки же прятал у себя в комнате. Но на четвертый день, желая занести туда сведения о ганнитском понимании Первопричины всего сущего, он не нашел тетради на месте.

На мгновение он встревожился. Но затем, желая успокоить себя, подумал: «Наверное, Энгел взял. Конечно же. Взял на время». В дверь постучали, Кеннеди открыл. На пороге стоял Гюнтер. В руке у него была зажата стопка исписанных Кеннеди листков. Холодный взгляд Гюнтера не предвещал ничего хорошего.

— Не потрудитесь ли вы объяснить, что это такое? — потребовал он ответа.

Кеннеди постарался собраться.

— А, это. Это мои записи. То есть рабочие заметки. Чтобы убедительнее выписать фон ганимедской «станции».

Гюнтер не улыбнулся.

— Я читал. Это заметки о ганнитской культуре, философии и поэзии. Вы тайно посещали гаников.