Людмила Белаш - Ключ власти

— Пустое, ваше благородие, — уверял Нож, с усилием подавляя зевоту. — За картами, бывало, и три ночи сиживал без роздыха. Кофей мало что не вёдрами хлебали, чтоб с игры не сбиться, а там — глаз да глаз. Чуть сморгнёшь — без штанов уйдёшь, вдобавок по уши в долгах.

— Не на игре ли ты сгорел, что в полк пошёл? — нервно пошутил Вельтер.

— На ней, проклятущей. С тех пор карт в руки не беру — зло от них. Кажется, вот возьму, а они — красные, липкие… Жизнь, ваше благородие, как рельсы паровозные — с них сошёл, и под откос.

С ними, час за часом наблюдающими друг за другом — кто первый сорвётся, даст промашку, — извелась и рыжая Миса. Одно кошку спасало, что Нож кормил её, давал размяться и ласкал, утихомиривая взъерошенную душу зверька. Когда выходили на перрон, брали и её с собой на шлейке — Миса тревожилась, жалась к ним, знакомым, жаловалась мявом: «Что тут? где мы? куда едем в этом гремучем ящике?»

— Славный город, я тут не бывал, — сожалел штабс-капитан, глядя с вокзальной площади в тенистые улицы, густо обсаженные липами. — У нас ещё два часа в запасе — давай пройдёмся.

— Только недалеко, ваше благородие, ладно? а то кошка изволнуется.

Оставили Мису под присмотром багажного служителя, за четвертак. По улицам шёл приодетый люд, армейские в парадной форме, катились экипажи — все в одну сторону. То и дело козыряя, Вельтер с Ножом, увлечённые людским потоком, двигались вместе с ним. Впереди маячило большое сборище, оттуда летел звон церковного клепала, в которое бьют при молебнах под открытым небом.

— День бы, другой здесь провести, — вслух мечтал командир Рыжих Котов. — И то не обойдёшь всего. Суди сам — усыпальница Галориса, обитель невест…

— Ага, кузница королев, — усмехнулся Нож, встряхнувшись на ходу. — Не знаю, как у благородных, а простые говорят — Молот на княжество указал, что оно избрано рождать дев для престола.

— Сказки. Метеорит, и только.

— Ну, теперь-то всё толкуют по науке… вам, учёным, видней! Но След Молота, он вроде настоящий…

— Об этом пусть попы толкуют. Сами оттуда язычников гоняли, проклинали.

Споря о знамении, которое случилось куда раньше, чем Галориса небесными огнями осияло перед битвой, вклинились в толпу — тут разговор, начатый затем, чтобы не касаться цели путешествия, сам собой оборвался. За морем шляп и дамских шляпок, форменных кепи, зонтиков, высился помост с железной клеткой, в которой вяло шевелились согбенные фигуры в лохмотьях. Священник с развевающейся гривой выкрикивал, стоя на краю помоста, — даже без рупора голос его, окрепший в проповедях и молитвах, нёсся над головами на сотню мер:

— Здесь нашей державе начало!.. Здесь явился Дракон во славе, Дракон Грома со знаменем истинным!.. Здесь исток славе и конец нечестию!.. Здесь предел положим дьявольскому нашествию!.. Как сошёл пламень с громового неба на меч первого царя, так вознесём мы очистительный огонь во имя избавления от супостатов, из тьмы пришедших!..

— Зря пришли, — бросил Вельтер с неприязнью.

— А что, посмотреть можно. — Нож задрал голову, вглядываясь.

— Сержант, — голос штабс-капитана стал железным, — кру-гом! Шагом — марш!

Коротко вздохнув, Нож привычно подчинился. Когда они уже порядком отдалились, за спиной раздался нестройный вопль тысяч глоток, смешавшийся с ревущим воем ракетных горелок, исполнявших ныне роль дров для всесожжения. Крик сгоравших в клетке не был слышен — да и вряд ли он долго длился. Сухое топливо ракетопланов развивает такой жар, что оставляет лишь обугленные кости.

Всё же Вельтер оглянулся. Над «жаровней» вздымался столб жирного чёрного дыма, похожий на уродливый гриб.

«Ехать, не задерживаясь. Ехать и исполнить» — вновь прозвучал у него в голове чуждый голос, и штабс-капитан ускорил шаги.

Да здравствует баня! После пыльных, кишащих как муравейник, пропахших пряностями, потом и гнилью улиц Панака с их духотой и пестротой, с их косоглазыми гримасами, криками, взглядами — одновременно наглыми и рабскими, — душа и тело стремились вымыться и освежиться.

Вместе с этим в сердце Лары начинало биться новое, впервые осознанное чувство превосходства. Одно дело гордиться втайне «Я другим не чета — я вещунья!», оставаясь скромницей-пансионеркой, но когда ты ступила на другую землю, одела воинскую форму и ощутила, что вы — всего-то вчетвером! — выше и сильней всех этих суетливых вейцев, хоть бы их десять тысяч собралось. Выпалить в воздух, крикнуть: «Здесь драконы!»… эх, посмотреть бы, как они шарахнутся!

Наверно, началось со входа на борт корабля-гиганта. Видеть их в воздухе и восторгаться — этого мало! надо оказаться под его невесомой колоссальной тушей чуть не трёхсот мер в длину, подняться на палубы, понять, что тут все — крепкие решительные парни, готовые смести врага и защитить тебя, — тут-то и вникнешь, что ты тоже частичка империи.

Раньше это в глаза не бросалось — где она, империя? то батя кряхтит, отсчитывая деньги на налоги, то мама Рута клянёт цены в бакалейной лавке, то городовой тащит воришку за шиворот, то украшают цветами арку в день тезоименитства Его Величества… А здесь — вот она, положись на неё, пожми её сильную руку.

И если б не внезапный сеанс связи с этим бледным из фаранского посольства, Лара возвратилась бы из города довольная донельзя — гордая, полная впечатлений, с подарками. Теперь уже не то, совсем не то… в душе печаль, на сердце кисло.

Она раздевалась быстро, будто вместе с одеждой могла избавиться от неприятностей.

Всё-таки баня — славное местечко. Тут люди больше ровня, чем где бы то ни было — даже Божьи Очи с шей сняты, и не угадать, кто беден, кто богат. Можно всех видеть, как они есть, без титулов.

Утончённая Эри грациозна — о, да! У Лис фигура хороша, хотя остаётся худоватой — графинька ест как птичка, будто сызмала аппетит потеряла… или грусть по братьям её точит? Зато Хайта раздобрела, округлилась — сверху щёки, спереди животик, сзади попа, — но осталась юркой, как мыша, и гибкой, как горностай.

— Это не ванны, — ворчала Лисси. — Кадки какие-то…

— Ты хотела изучить их быт? — напомнила Эрита. — Вот, пожалуйста.

Посольские устроили господскую купальню на гушитский образец: дощатый помост, в него встроены объемистые — на полсотни вёдер! — широкие бочки, вода льётся по желобам. Здесь душисто пахло от досок, а вода отливала зелёным и благоухала хвоей — банщик добавлял в неё сосновый настой. Где-то гудела котельная, давала нагрев.

Лара забыла про этикет и плюхнулась в бочку мешком: «О-о-о, как я умаялась!..» Ухнула в жидкую зелень, погрузилась с головой — одни руки на краях бочки. Потом вынырнула мокрая, облепленная волосами, фыркнула, плеснула на Анчутку: