Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

Они действительно вернули его. Протезы Густав делать отказался, сказав, что культи для него что-то вроде фотоальбома — целый ворох воспоминаний.

— Знаешь, солнышко. — Он никогда не называл её по имени, и за пять лет «солнышко» стало её именем. — Твоё восприятие этого мира, этой жизни — это зеркало. Кривое зеркало способно исказить и превратить в уродство любую красоту.

Став инвалидом, Густав начал пить по-чёрному. Так бывает сплошь и рядом. Никогда не позволял себе отпускать в сторону Алии колкости и тем более никогда не поднимал на неё руку — просто сидел в своём углу и молча спивался, уставившись в одну точку.

— У меня тогда были деньги, — просипел он однажды. — Я вполне мог заплатить им.

— И почему ты этого не сделал?!

— Слышал, что от них никто никогда не уходил. Стало интересно. Рискнул, — Густав засмеялся в изуродованный кулак. — Всегда любил ломать стереотипы, и однажды стереотип сломал меня. Приложил так, что почти расплющил.

— Почти?! — Алия почувствовала, как раздражение последних лет выплёскивается наружу вместе с ядовитыми сгустками слов. Жалости в ней тогда было едва ли больше, чем у гремучей змеи. — Да ты посмотри на себя! Превратился в развалину. В беспозвоночное! Живёшь прошлым, вместо того чтобы придумать, как выбраться из той помойной ямы, в которую превратилась наша жизнь! А я ещё нянчусь с тобой, как с ребёнком. Я любила другого Густава. С характером!

Он выслушал её молча. Подъехал вплотную, долго смотрел в глаза. Она села рядом, заплакала, начала сбивчиво просить прощения, а он гладил её по щекам изломанными искорёженными пальцами, успокаивая. И когда всхлипы прекратились, а слёзы были вытерты, он со всего размаху залепил ей пощёчину. Развернулся и отъехал в свой угол.

Тогда она решила уйти от него во второй раз. Чемоданы собирать не стала — просто выскочила вон, что есть сил хлопнув дверью.

Когда она вышла из подъезда, он уже ждал её снаружи. Раскинув руки, уткнувшись в асфальт. И без того покорёженное тело вовсе превратилось в растоптанную злым ребёнком нелюбимую куклу — брошенную и никому не нужную.

Несчастный случай. Алия вздохнула и поднялась, чтобы сделать себе кофе.

— Представляем вашему вниманию новые модели Кена и Барби! — с истеричным весельем и фальшивой радостью выкрикивал голос за кадром. — Куклы стали настолько чувствительными, что на их лицах легко можно прочитать любую эмоцию. Теперь, если сломать Кену ногу, он будет кричать, как живой человек, а если отрезать Барби руку, из раны будет хлестать кровь! — В кадре бедолаге Кену ломают-таки ногу, и он начинает дико вопить, а несчастная красавица Барби, лишившись одной из своих пластмассовых конечностей, обливается красной субстанцией, сильно смахивающей на кровь. Лица обеих кукол перекошены от предполагаемо испытываемой ими боли. Голос восторженного идиота за кадром продолжает монолог: — Посмотрите, она совсем как настоящая!

— Дорогая, смотреть такое в твоём возрасте вредно, — укоризненно заметила вошедшая в детскую Ангелина. Никто в семье Танака не называл её служанкой — просто Ангелина Самойлович очень часто выполняла различные поручения господина Джиннаро и госпожи Лилианы. — Совсем спятили со своей рекламой, — проворчала она, выключая трехмерник.

Выглядела женщина лет на тридцать пять, хотя на самом деле была гораздо старше — об этом говорил хотя бы тот факт, что она работала телохранителем отца господина Джиннаро, а прежний владелец «Мацусита Электрик» уже двадцать семь лет как покинул бренный мир. При этом никто не мог установить даже приблизительно, какой у Ангелины Самойлович показатель искусственных имплантатов, а интересоваться пересаженными натуральными органами вообще считалось дурным тоном.

Её подопечная, лишившись удовольствия, сейчас старательно надувала губки, изображая тяжёлую обиду. Впрочем, все негативные эмоции испарились, едва вошедшая женщина сообщила, что девочку ждут родители. Мартина неуклюже побежала по коридору в сторону спальни родителей, и кружевное платьице болталось на хрупкой фигурке, словно бесполезные крылышки феечки. Время, проведённое в обществе родителей, для девочки было настоящей драгоценностью, поскольку её отец, будучи одним из совладельцев самой влиятельной корпорации в мире, почти лишил себя радостей общения с семьёй, а мать была занята постоянной организацией всевозможных вечеринок, коктейлей и банкетов.

— Как дела, малыш? — Джиннаро Танака подхватил на руки свою единственную дочь и, едва коснувшись губами её лба, вновь отстранил ребёнка, пристально вглядываясь в это зеленоглазое чудо. Мартина счастливо улыбалась, всем своим видом показывая отцу, что дела у неё просто замечательно.

— Поцелуй маму, — Джиннаро слегка подтолкнул девочку в сторону матери.

— У бедной мамочки ужасная мигрень, — томно произнесла Лилиана.

Мартина прильнула к матери и поцеловала её.

— У бедной мамочки ужасная мигрень, — с жалостью в голосе повторила девочка. Несмотря на то что Мартине Танака было неполных четыре года, она уже имела представление, что такое коктейли, банкеты и мигрень, а также знала значение многих других слов, о которых абсолютное большинство детей её возраста даже не подозревало. Стоит также упомянуть, что Мартина была чрезвычайно развитым для своих лет ребёнком с очаровательно-наивным личиком, золотистыми волосами маленькой русалочки и глубоким взглядом пронзительно-зелёных глаз.

Пока родители ждали завтрак, девочка с головой ушла в самое излюбленное своё развлечение — включив трехмерник, она зашла на рекламный канал в отдел «Одежда и украшения» и принялась мерить образцы один за другим. Надев виртуальную копию какого-нибудь платьица или изящного украшения, которого у неё ещё не было, Мартина прохаживалась вдоль длинного обеденного стола под умилённые взгляды и восклицания родителей.

На сей раз ей приглянулся лёгкий полушубок с лисьим воротником. Раз за разом малышка дефилировала по воображаемому подиуму, изо всех сил пытаясь подражать девушкам, обычно рекламировавшим подобные вещи по трехмернику.

— По-моему, сейчас немного жарковато для полушубка, — заметил господин Джиннаро со всей серьёзностью, на какую только был способен в этот момент.

— Если хочешь, я могу заказать тебе эту безделицу, принцесса, — Лилиана вопросительно выгнула бровь дугой, обращаясь к девочке, на что та лишь пожала плечиками, якобы нерешительно. Довольная улыбка и блеск в глазах выдали её с головой. Как всегда.

Вошла Ангелина с тележкой, на которой красовались во всём своём великолепии чашечки с дымящимся кофе, сыр и высокие бокалы с апельсиновым соком. Всё было натуральное, а значит, баснословно дорогое, поскольку девяносто пять процентов пищевой продукции составляла еда, выработанная гидропонными установками и фабриками синтетических пищевых изделий. Человеческая жизнь стоила гораздо меньше одного стакана натурального апельсинового сока.