Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

Амбивалент или нет, Вербена обречена, и глаза ее похожи на искрошенные кратерами луны.

В ту же секунду воины во главе с Декстрой швырнули — кинжалы костяных шипов, огненные сгустки, миниатюрные молнии; центр зала, который когда-то был обеденным, заволокло туманом, вонью горелой плоти с примесью чего-то кисловатого, словно подгнившие яблоки.

Рони сбило с ног чьей-то ударной волной, и разум словно залило молоком. Сплошное белое пятно. Он перекувырнулся и замер возле Целестовой скамьи, как никогда напоминая тюк с тряпьем.

Где-то заканчивался мир, но Рони был далеко.

«Элоиза», — очнулся он с кроваво-железистым вкусом во рту. Молочное пятно отползало затылком, шейными позвонками.

«Элоиза, — подогнал он. — Целест. Аида. Вербена…»

Заставил себя поднять голову и едва сдержал вопль — прямо на него неслась Элоиза, зажав в руке шип кого-то из воинов-Магнитов. «Дежавю, — вспомнил Рони одно из умных слов Целеста. — Она уже… делала так… с Адрианом Альеной…» Чужое дежавю — во время единения выцепил у Целеста его образы.

Неслась она по странному «ковру». Рони зажал рот, понимая: этот жирный пепел, эти полосы и куски обугленных костей — все, что осталось от воинов… и от отключенных-мистиков тоже.

Вокруг царил хаос. Стражи, Гомеопаты, обычные зрители — беспорядочно метались по залу, кто-то с разбегу впечатывался в стену и замирал так, сцепились два стража — из горл обоих хлестала струей блевотины желто-зеленая кислота. Пара других — смуглый и белесый методично жгли друг друга. Какая-то старушка вырвала глаза и швырнула под ноги беснующихся одержимых.

Рони предположил, что она стала одержимой-психом и увидела… что-то.

«Вот и все». — Ему хотелось закрыть глаза и дождаться своей очереди. Вряд ли стоило надеяться, что Элоиза — Вербена — пощадят его.

Но Элоиза метнулась мимо, ощериваясь новыми шипами. Они выпирали из-под юбки — рвали ткань и кожу, пара выдвинулась из черепа — теперь Элоиза казалась настоящим демоном с рогами и когтями.

«Нет. Нет. Я сплю и у меня… эти… картинки…» — Рони зажмурился, надеясь, что видение пропадет.

Только не Элоиза. Пожалуйста-пожалуйста- пожалуйста, Рони будет хорошим, Рони не осмелится осквернить рыжеволосую Мадонну — Целест называл так святую женщину, Элоиза тоже святая, Элоиза не может…

«…стать одержимой».

Она пронеслась, похожая на булаву в рост человека — без цепи, но с шипами, те выстреливали один за другим — из запястьев, голеней, из груди и позвоночника, делая ее похожей на дикобраза. Она одним скачком настигла медлительного Винсента — тот успел только выдохнуть коротко и тут лишился обеих рук — Элоиза отрубила их парой лезвий. Замерла на секунду, заливаемая

фонтаном крови из артерий, а потом буквально зарылась в грузное тело, прорубая себе путь в его плоти.

Рони закусил губу, завороженный зрелищем.

В несколько секунд от Главы мистиков осталась лишь гора ошметков. Одержимая выплюнула отгрызенное ухо, выкрикнула короткое «Кха!» и метнулась дальше — в общую свалку.

«Одержимые. Они все одержимые, потому что так захотел Амбивалент… богиня Виндикара».

А Вербена сидела рядом с Целестом, не замечая безумия, не слыша ора бессмысленной ярости и предсмертных воплей, треска ломающихся скамеек, не чуя вони экскрементов из вспоротых животов, крови и размазанных по полу и стенам кусков, и держала его за руку. Над ними пролетела и разбилась в щепки кафедра, откуда вещали обвинители и защитники. Несколько щепок запуталось в волнистых волосах Вербены: она прикрыла собой Целеста.

— Элоиза! — Рони заставил себя встать. — Элоиза!

Он запнулся о чей-то череп, выжженный до неузнаваемости — только черные зубы скалились, словно грозили покусать. Рядом Глава ученых Флоренц дергался от удара электротока, обугливаясь медленно и распухая, как от газовой гангрены. «Иногда одержимые убивают себя сами. Мы работаем над этим тоже, может быть, газ какой — чтобы только на них действовал, а людей и Магнитов не трогал», — вспомнились Рони его же слова… или не его?

Неважно.

Из глазниц Флоренца потекли разжиженные мозги. Рони отвернулся, чтобы наткнуться взглядом на останки Винсента. При жизни он казался внушительнее, почему- то подумалось ему. Потом сразу трое — клубок-сгусток сцепившихся одержимых — влетели и размазали останки.

Хаос к хаосу.

«Покойтесь с миром», — проговорил Рони на телепатической волне, пробиваясь через помехи «психов». Он чувствовал себя оглушенным, контуженным — ни страха, ни ужаса, только холод и печаль. В центре пожара — замерзаешь, словно в подвале дешифратора.

Декстры нигде не было. Аиды — тоже.

— Элоиза! — снова позвал Рони.

Она пробивалась к выходу, срубая по пути головы, отсекая руки и ноги, прорывая бесчисленными лезвиями животы с такой легкостью, будто лопала мыльные пузыри.

«У них одна суть — ярость и лезвия. — Рони отсутствующе улыбнулся. — Элоиза могла быть хорошим Магнитом… жаль, что она стала одержимой. Жаль, что Вербена предала и ее».

Вокруг стояла пелена из дыма — дотлевали останки воинов и мистиков, принесенных в жертву, зарево мясных брызг и пыль от ломаемой мебели. Рони оглох от грохота и воплей, а потому чудилось, точно плывет в ледяной воде — пробивается сквозь злое, непокорное течение, и за ноги его цепляют водоросли, поросшие ракушками пальцы утопленников и крабовые клешни.

— Элоиза, — повторил он. Поднырнул под окровавленным рукавом «психа» — тот шибанул грубой болевой энергией, Рони привычно закрылся. Призвал, отключил. Лицо — незнакомое, почти нормально. На дежурствах так приходилось. Отключенный повалился под ноги двум «физикам», и те растоптали его, попутно заморозив и хрустко пробежав по заледенелой плоти. Несколько аристократов — я видел их в Сенате, подумал Рони, — перекидывались, словно мячом, шаровой молнией. Потом молнию разорвало — их тоже.

— Элоиза. — Пока достиг ее, запыхался, поскользнулся и упал в месиво крови, вымазался — от пяток до белесых волос. Встряхнулся, стряхивая быстро подсыхающую кровяную корку.

Вокруг дрожали стены Цитадели, сотрясались, словно больной чахоткой в предсмертном кашле.

Элоиза не обернулась: она была «разумной» одержимой. Вербена, по-видимому, контролировала ее прицельно, и теперь она с ухмылкой добиралась до Тао и Ависа, а те по-прежнему тащили обморочного Кассиуса.

«Что Целест говорил? Хорошие друзья… может, и так». — На Рони вывалился еще один Сенатор-«псих», и мистик призвал его, чувствуя знакомый прилив энергии. Старая истина — после призыва ресурс не тратится, а иногда даже восполняется. Необъяснимо, но факт.

— Я не могу! Мать твою, она слишком… сильная! — Тао метнул сгусток огня в Элоизу. Он запутался в десяти рогах на рыжей голове, обуглил и угас. На место опаленных полезли новые. — Не могу ее призвать… Гребаный Амбивалент! Гребаные одержимые!