Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ)

В глазах якута мелькнуло что‑то похожее на удивление, он кивнул, подобрал выплюнутую щепку, снова зажал ее между зубами и приставил заточенный край ножа к своему многострадальному пальцу. После этого он закрыл глаза.

Повисла странная напряженная тишина, кажется, оба даже прекратили дышать.

— М — м-м, — замычал Юрик, видимо, требуя действия.

— Ха — ак! — крякнул Виктор, нанося удар, хотя ничего произносить вслух не собирался.

Не было никакого ожидаемого хруста, только звон камня по железу и тупой стук железа по дереву. Никаких особенных ужасов, только половина пальца вдруг отделилась от кисти, покатилась по круглому боку лесины, упала наземь, вслед ей тоненько брызнул короткий фонтанчик крови и все кончилось. Как‑то буднично и, если не считать выпученных глаз Юрика, похожего в этот миг на сову, до невозможности обыденно.

— Все, — не веря себе, произнес Рогозин.

Налил в колпачок фляги спирт, саму флягу приставил к камню. В колпачок макнул оставшуюся половину пальца приятеля, спирт тотчас окрасился розовым. Не обращая внимания на юриково усиленное сопение, Рогозин залил култышку йодом. Вспомнил, что нормальные хирурги вообще‑то сшивают края обработанной раны, но сил в себе на это не нашел.

— Сшить нужно, — сказал он якуту и тот бешено закивал, все еще держа в зубах щепу.

— Потерпишь?

И якут снова кивнул, на этот раз не так уверенно.

— Ладно, — вздохнул Рогозин.

Он еще раз посмотрел на оставшуюся от пальца кочерыжку и прикинул, как сшивать кожу.

— Промедол есть еще?

Юрик отрицательно покачал головой, в глазах его появилась какая‑то вымученная усмешка.

— Ну да, — сказал себе Рогозин. — О чем я спрашиваю?

Он полез в рюкзак, достал обычные нитки с иголкой, вдел нитку в ушко, завязал узелок, глянул на бледное лицо якута, предупредил:

— Больно будет.

На глаза ему попался раскладной стаканчик.

— Вот и анестезия, — хмыкнул Рогозин.

Он щедро ливанул в стакан из фляги, и, хотя Юрик тянул к стакану руку, опрокинул спирт себе в рот. Вкуса не почувствовал, на языке осталось послевкусие чего‑то сладковатого, а в голодном желудке появилось ощущение жжения.

— Мне тоже дай, Витька, — вытащив изо рта деревяшку, попросил якут.

Второй наполненный стакан Виктор протянул приятелю и содержимое его быстро исчезло под жидкими усами Юрика.

— Ну вот, теперь я понимаю, почему хирурги всегда бухие, — хмыкнул якут, отдышался, занюхал рукавом выпитое и вновь сунул в зубы импровизированную капу.

— Только плохие хирурги всегда бухие, — уточнил Рогозин. — Такие вроде нас с тобой.

Он сел перед якутом, так что тот оказался за спиной, вытянул перед собой трясущуюся и непослушную руку приятеля и принялся за шитье.

На удивление шилось быстро и ладно. Примерно так в голодном студенчестве Виктор зашивал прохудившийся башмак — без эмоций и особых переживаний, он просто делал то, что было нужно делать. А то, что выглядела культя — немного кровоточащая, обожженная йодом — поначалу страшновато, его беспокоить перестало почти сразу. Просто кожа, которую просто нужно сшить.

Алкоголь наполнил мозг какой‑то веселой решимостью и Виктор вновь ощутил то почти забытое чувство, которое заставляло его пускаться во все тяжкие: кураж, желание сделать что‑то никому недоступное…

— Симпатично получилось, — пьяно хмыкнул Рогозин, когда шестью перекрестными стежками стянул рану над костью. — Хоть в учебник по выживанию фотографируй.

— Уф, — за спиной такой же пьяный Юрик выплюнул деревяшку. — Перевязать нужно.

— Тесак нужно было продезинфицировать, — поздно напомнил себе Рогозин. — Обойдется, наверное?

— Перевяжи, а? — Юрик тянул слова. — В моем рюкзаке бинт был. Только вокруг запястья перевязку зафиксируй, чтоб не свалилась.

Рогозин оглянулся на приятеля и заметил, что тот вот — вот и свалится в обморок: щеки его приобрели серый оттенок, глаза бессмысленно блуждали, а на лице расплывалась бессмысленная, блаженная улыбка.

— Шок, — сам себе объяснил происходящее Рогозин, дважды хлопнул Юрика по щекам, добавил: — Ты, это… Не вздумай здесь сознание терять. Нам еще с твоим Улу Тойоном воевать.

— Перевязывай, — уже почти нормальным голосом сказал якут.

Кажется, упоминание об иррациональном ужасе совершенно привело его в чувство.

— И про Улу Тойона в его местах лучше не говори, — попросил якут. — Не надо.

— Как скажешь, паря, — подмигнув ему, ответил Рогозин, завязывая симпатичный узелок на бинте. — Пошли что ли?

Они поднялись на ноги, и якут повел Рогозина по намеченному маршруту. Сам Виктор даже не старался запоминать дорогу, потому что ему было абсолютно безразличны все направления — он так и не научился отличать одну сопку от другой.

Так шли почти час, когда откуда‑то справа раздались далекие крики.

Они остановились и Юрик поднес к своему оттопыренному уху ладошку. Послушав, пожал плечами:

— Не разобрать, но, кажется голос знакомый. Это кто‑то из наших.

— Так пошли, чего мы стоим?

— Не торопись, паря. Это где‑то рядом с алтарем кричат. Страшно мне туда топать.

— Если здесь останемся, точно ничего не сделаем, — напомнил ему Рогозин.

Алкоголь придал ему решимости и прежний слюнявый лентяй в нем уступил место деловитому авантюристу, ищущему приключений и действия.

— Покажи мне, куда идти, я один пойду, если ты боишься.

— Один ты не пойдешь, паря, — возразил якут. — Я не боюсь. Просто делать все нужно… правильно. Понимаешь?

— А то!

— И торопиться — неправильно, — рассудил Юрик. — Сейчас торопиться — очень неправильно.

— Пошли не торопясь?

— Пошли, — кивнул Юрик. — Только по сторонам посматривай. Чтоб рыбакам на глаза не попасться. Они здесь — за сопкой. Мало ли.

— Я буду осторожен как Бампо Длинный Чулок.

— Кожаный, — уточнил начитанный якут — филолог. — Не Длинный, а Кожаный. Длинный — у Пеппи.

— По фигу. Пусть будет Длинный и Кожаный. Веди меня, мой Чингачгук!

— Духи, что за дурак! — прошептал Юрик одними губами.

Но Рогозину было безразлично, что о нем думают другие, ведь только что он сумел прыгнуть выше головы — сам провел настоящую хирургическую операцию! И теперь, под влиянием спирта и неожиданного успеха в неприятном деле, самомнение его взлетела на невиданную раньше высоту.

Пока он шел за якутом, десятки мыслей успел сгенерировать его разум: а не пойти ли учиться на хирурга, а не начать ли проводить такие операции на дому, сколько денег с человека берут в Америке за такую операцию и еще много — много — много всякого.

— Стой! — внезапно зашипел Юрик и бухнулся на коленки.

Рогозин тоже пригнулся, неловко распластался на сухой земле и огляделся окрест. Вся храбрость, явленная тайге несколько минут назад, куда‑то испарилась. Не обнаружив ничего, Рогозин потянул якута за рукав: