Стас Северский - Боец тишины

— Ричард. Нам конец — расстреляют нас. Нам к Ахмеду надо!

Британец долго размышлять не стал — ему моя версия так же очевидно диктует сдаться, как мне то, что на деле происходит.

— Сдаемся… Пошли коней поймаем.

Я рухнул на спину коню, жарко раздувающему ноздри. Черт… Скоро вырублюсь… а еще надо обратно дорогу найти…

Конь подо мной споткнулся… Я выдернул его поводом, и он задрал голову, падая грудью и заваливаясь на бок без переворота. Я едва успел упасть до того, как зверь придавил меня. Ричард слетел неподалеку, когда его лошадь, испугавшись, шарахнулась в сторону. Ахмед несется к нам во весь опор в пыли, а мы от усталости и встать ему навстречу не можем.

— Ахмед, воды дай! И коней поймай! Нам торопиться надо! Его вышлют — вертолет! Он — вертолет — вернется! Ахмед выручай! Живее!

Я стою на лестнице и смотрю на стальные воды Невы… Сфинксы шепчут что-то мне на ухо с обеих сторон, только тихий шепот, открывающий мне великие тайны, заглушен штормовым рокотом… Открываю глаза темноте, стуча зубами от холода… Черт…

— Ричард…

— Я здесь — рядом.

— Нас что, в яму посадили?

— Нет — в хибаре какой-то заперли.

— А что холодно так и… Темно, как в…

— Ночь же.

— Ночь… «Я в свет пустился без гроша, но был беспечный малый. Богатым быть я не желал, великим быть, — пожалуй! Таланта не был я лишен, был грамотен немножко. И вот решил по мере сил пробить себе дорожку. И так и сяк пытался я понравиться фортуне, но все усилья и труды мои остались втуне. То был врагами я побит, то предан был друзьями. И вновь достигнув высоты, оказывался в яме».

Мы рассмеялись. Только не слишком весело.

— А дальше знаешь, Слава?

— Нет.

— А ты?

— Тоже не знаю. Мне другое вспомнилось. «Привет вам, тюрьмы короля, где жизнь влачат рабы! Меня сегодня ждет петля и гладкие столбы. В полях войны среди мечей встречал я смерть не раз, но не дрожал я перед ней — не дрогну и сейчас! Разбейте сталь моих оков, верните мой доспех. Пусть выйдет десять смельчаков, — я одолею всех. Я жизнь свою провел в бою, умру не от меча. Изменник предал жизнь мою веревке палача. И перед смертью об одном душа моя грустит, что за меня в краю родном никто не отомстит. Прости, мой край! Весь мир, прощай! Меня поймали в сеть. Но жалок тот, кто смерти ждет, не смея умереть».

— Да, Ричард, что бы мы с тобой только без Бернса делали? А знаешь вообще, мне кажется, что он здесь с нами сидит сейчас и на ходу стихи нам сочиняет и читает… Кажется, что он и раньше за мной следил — чуть ни хвостом ходил…

— Это в тебе, Слава шотландская кровь взыграла. Ты видно русский не на треть, а только на четверть.

— Наверное, просто разница между нами всеми меньше, чем мы думаем, — между людьми, странами и временами…

— Если выживу, найду сборник Бернса — и от корки до корки…

— Я тоже, Ричард… Я тоже. Ничего, выберемся мы — выживем, вернемся. Ахмед умный. Он с выгодой на «ты» — накормит нас, напоит, антибиотиками накачает и продаст… меня нашим, тебя вашим. Не худший вариант.

Эх, Игорь Иванович, вернет Ахмед вам вашего верного офицера… Ахмед молодец — мы с британцем в его страну друг с другом воевать приперлись, а он и меня, и моего врага… Поимел он нас, Игорь Иванович… еще и выкуп с нас поимеет. Мы в убытке назад, а он — с прибылью вперед пойдет. Такие войны, как вечно не выученный урок, — проходишь его раз за разом постоянно, а все без толку и проку.

Жди меня, Агнешка… Правда, покалеченный я к тебе вернусь, явлюсь страшный, как черт… Но ничего, привыкнешь потихоньку, притерпишься. Еще посмеемся мы с тобой над моими рентгенснимками, на которых я с моими осколками выглядеть буду, как вывернутый наизнанку еж. Ха! Нет, никуда ты от меня не денешься, Агнешка, — никуда я тебя от себя не отпущу. А Войцех… Держись у меня, Войцех! Задаст же «волк» тебе жару, хоть ты и «медведь»! Как только вставят «волку» зубы, так сразу он их в ход и пустит!

На стекле отпечатался след моего дыхания, скрывая мое серое отражение. Стягиваются тяжелые тучи. Среди скал скитается сырой ветер. Райн неспокоен и сумрачен. Последние лучи, прорывающиеся через мрак, пресечены. Подсвеченные холмы погашены, старые крепости на их вершинах стянуты мглой. Надвигается ненастье. А скорый ход поезда ровен и приглушен, как мои мысли…

Открыл глаза и посмотрел в окно… Кругом леса и луга золотятся осенью под высоким небом и светлым солнцем — и никакого Райна, никакой грозы… Точно, — я еду в поезде и мне снится, что я… еду в поезде. Только еду я — в Варшаву, а не во Франкфурт. Вернее, я, чаще называемый начальником Славой, — Святославом Соколовым или Вячеславом Вороновым — остался в России. А некий Николай пересек российскую границу и, после недолгого нахождения в Белоруссии, отправился в Польшу. Скоро он пересечет польскую границу и окончательно исчезнет — станет Яном. Тогда потерянный немцами в недрах Фатерлянда поляк, наконец, покинет чужую землю и явится на свою — тогда Ян, наконец, встретит свою укрытую от немцев в Варшаве девушку. Вернее, Ян встретит укрытую в Варшаве девушку Вольфа, переправленную через германскую границу гером Отто Вебером, сгинувшим в стране без вести, как Ян и Вольф. Я ведь ими всеми назывался, только скрывая на немецкой территории следы ото всех — чужих и своих. А вернулся в Норвегию и после — в Россию я под именем Ульриха Ларсена… под своим основным прозванием. Только оказавшись на просторах настоящего Отечества, наедине с начальником, я начал называться таким же ненастоящим, пусть и так же часто применяемым ко мне, именем — Славой… на сей раз Соколовым. Черт… Что-то путано все стало в последнее время. Кто я, куда и откуда? Что-то часто меня такие вопросы посещать стали. Не дело. Надо определить четче, кто меня кем считает и кто как называет.

Потянул руки, вытягивая связки, и прогнал остатки сна радостным нетерпением. Эх, Агнешка, скоро «волк» тебя съест! Да без соли и специй — так, как есть, съест, уж слишком «волк» голодный! Эх, корите меня за все содеянное, Игорь Иванович, так, чтобы у меня уши горели! Только так я решил поступить — и от решения не отступлюсь!

Посмотрел на свое отражение в стекле, и сердце настороженно притихло. Кислотой мне плечо полили, только и на лицо попало — словно оспой переболел. И сигаретные ожоги еще, и… Шрамы багровые — их сейчас даже густым гримом скрыть трудно. Как я таким чудовищем к моей красавице явлюсь? И представить нашу с ней встречу страшно. Ничего, привыкнет. Скоро шрамы станут белее, и я смогу скрыть их. Конечно, она привыкнет — никуда не денется. Агнешка меня не оставит. Она не такая — в беде не бросит. Да и куда ей без меня, в конце концов? Никуда. Даже без такого — хромого и косого — никуда. Придется ей привыкать.