Стас Северский - Историк

Радеев с кислой ухмылкой скосил на меня прищуренный в щелочку глаз, блеснувший из-под припухшего века…

— Ну почему же непосильно?.. Очень даже в моих силах…

— О чем это вы, Радеев?

Радеев сложил ворот шинели стяжка к стяжке…

— Чем же это для вас не пространство?.. Чем же это для меня не ваши мысли?..

— Наглядно.

— Пусть я ваши мысли не читаю, но некоторое понятие, о чем вы думаете, имею… Признаться честно, я вам дал не верную оценку…

— Недооценили.

— Нет, скорее, переоценил… А вот вы меня — недооценили… Не выдался у нас с вами торг… Но это не беда — мы выставим новые цены и начнем снова… Только вот, боюсь, ваш генерал меня с этих торгов выставит…

— Мы здесь торгов не ведем. Души — не товар, Радеев…

— А что же?.. Они не бесценны… Вы даете и берете их не даром, как и мы… Мы ведь с вами похожи… Мы одной крови — одного поля ягоды, так скажем…

— Может, боги и одной крови с дьяволами, но стоят они на разных полях…

— Нет, поле произрастания у всех, так сказать, ягод — одно… Это — жизнь…

— Тогда у нас действительно много общего и объединяющего.

— Больше, чем вы думаете… Только и различие существенное есть — у нас есть совесть, а у вас ведь — совести нет совсем…

— Нет совести?

— Вы даже не знаете, что это такое?.. Ну так я объясню… Это такой последний ограничитель, связывающий не руки, а сознание — ограничитель, который останавливает человека, когда не справляется порядок с прописными правилами…

— К чему вы клоните?

— Да к тому, что вам здесь с вашими злыми затеями не место… Вам нельзя оставаться здесь — вы здесь страшные дела вершите… Не думайте, что я отчаялся ждать, когда вы промахнетесь и попадетесь мне в руки… Нет… Я и не надеялся на ваш промах… Но я надеюсь на ваше понимание…

— Скажите ясно.

— Я же, как вы, наблюдаю за вашим творением — я вижу деяния этого офицера S9… И жду, что вы посмотрите на этого офицера — на этого опасного человека, которого вы собираетесь продвинуть во власть — и поймете, что этот планируемый вами поступок неправилен… Такой человек не должен получить власть — порядок не должен допустить такого… Только ваш человек сильнее порядка — он возьмет эту власть… возьмет и без вас… А поможете вы ему пройти эту проверку — он пойдет дальше… А вы собираетесь сделать это, несмотря на правила, — намереваетесь разрушить порядок, стоя к нему лицом к лицу, смотря ему прямо в глаза…

— Я понял причину вашей тревоги, Радеев. Я не сделаю этого — я не собираюсь давать влияние этому офицеру, внедряясь в память проверяющей его техники, так что можете спать спокойно.

— Нет, в ближайшее время мне даже беспокойно не уснуть…

— Вы получили все, что вам было нужно, и можете теперь вернуться в ваше подземелье.

— Нет, без вас мне не вернуться вообще… Вы так просто от меня не отделаетесь — вообще не отделаетесь… Вы зашли слишком далеко, хотя и шли — еще недолго… Теперь вам вернуться никак нельзя — надо идти дальше, дойти до конца… Вы должны ответить за ваше творение… Вы сделали этого офицера таким, что ему посильно пройти эту проверку и без вашей поддержки… Он — «пограничник»… Он — нарушитель, против которого не действуют правила и поправки… Вы обязаны исправить это затруднительное положение…

— Я не имею права исправлять разум подключенного к жизни человека — это запрет, не нарушаемый запрет.

— Не надо трогать разум, раз уж он запущен в жизнь… Но надо тронуть человека…

— Списать его?

— Списать… Не на ликвидацию — на понижение… на надежное понижение ранга.

— Он полковой командир — он не может командовать ротой.

— Может. Он быстро привыкнет… Наберется унтер-офицерской ругани — и не вспомнит, что он — аристократ высшего состава, предназначенный вовсе не для этого…

— Не ждите, что я нарушу порядок и спишу его на понижение, присвоив ему звание ниже положенного по результату проверки.

— Нет, не жду… Вы способны влиять на результаты, не нарушая порядка, — ваши поправки повысят или понизят его незаметно для техники контроля…

— Я не стану больше влиять на его судьбу.

— Вы оказали такое влияние на его судьбу, что теперь вы не можете взять и устраниться от дел — мы вам не дадим… Да вы и без нас — не сможете устраниться… Вы только раскусили вашу силу, только вошли во вкус вашей власти над нашими судьбами… Вы только что поняли, что вы — наш бог… Но еще не осознали, что некоторые наши боги — дьяволы…

— Вы и правда считаете меня опасным… Иначе у вас не было бы повода пытаться поймать меня, провоцировать меня на нарушение правил порядка… на преступление…

Радеев вскинул на меня захолодевший взгляд…

— Я провоцировал вас на этот поступок. Но только для того, чтобы вы совершили его под моим надзором. Только для того, чтобы вы увидели, что у вас получится, чтобы вы поняли, что вы наделали. Я с вами ничего сделать не могу — могу только взывать к вашей совести во время ее присутствия в вашей голове, указывая вам деяния, совершенные вами во время ее отсутствия.

— Вам не дотянуться до моих высоких целей и не добраться до моих великих дел.

— Высокие цели, великие дела?! Вы подвергаете опасности порядок! И вы уродуете чужие жизни, идя к вашей высокой цели и ища величия! Я обязан остановить вас, возомнившего себя всемогущим богом, до того, как вы сотворите себе армию бесов! Но все, что я могу, — убеждать остановиться вас!

— С каких пор Тишинский видит препятствия для устранения опасного для порядка человека? Он не убеждает — он просто убирает опознанных им нарушителей, пусть и не приговоренных к смерти по прописанным правилам порядка.

— Вы думаете, что правила не писаны для нас? Нет, мы соблюдаем их, пренебрегая ими разве что при крайней необходимости.

— Тишинский бессилен остановить меня — он бессилен насаждать свои порядки моему начальству. Вам не позволят и пальцем меня тронуть, пока у вас не будет весомых доказательств моей вины, а их у вас — не будет. Вы не арестуете и не осудите меня. Я перед вами не виновен.

— Вы не виновны только перед законом.

— Только закон устанавливает вину. Уходите, Радеев, иначе Стаг вас…

Радеев поднялся, полыхнув на меня глазами, горящими гневом… Он ударил меня по щеке сложенными перчатками, оставшись стоять передо мной… Остался стоять и я, молча, со сцепленными за спиной руками…

— Вам не спровоцировать меня, я не стану требовать сатисфакции. Я знаю, что дуэли в военное время строго запрещены.

— Я это сделал от души, Грабен! И у меня есть душа, Грабен!

— У вас есть — личины, Радеев. Хватит притворства, я не поверю, что кто-то когда-то видел ваше истинное лицо — даже вы. Вы не выведете меня из себя, что бы ни делали. И я продолжу делать то, что считаю нужным. И советую вам не оставаться здесь дольше. Вас скоро вышвырнут отсюда со всеми распоряжениями вашего руководства. А сейчас приведите расстроенные нервы в порядок и идите спать, Радеев.