Дмитрий Чернояр - Сталкер

»

— Знаешь, сэр Клеймор, однажды, ещё там, на земле, мне попалась одна книга. Была в ней то ли сказка, то ли притча, как раз о людях.

— Расскажешь?

— А куда я с подводной лодки денусь? В общем, в бытность, когда Алатырь-камень ещё не был легендой, и боги маялись дурью и созиданием, решили они сделать себе новую игрушку. Людей, то бишь нас. Чего они туда понамешали, неизвестно, но кто-то говорил о глине, кто-то о дереве, кто-то вообще о дерьме и чернозёме, но это не суть важно. Важно то, что в кровь типичного хуманса вложили боги частичку первозданного огня, чтобы человек помнил, что создавшие его — не чужие ему, что он может сам стать им равным, если сумеет этот огонь не просто сохранить, но и разжечь. Помнишь: «Из искры возгорится пламя»? — Метаморф слабо дёрнул головой, что я воспринял как согласие. — Во-во, как раз про тех, кто «свой огонь спалил за час, но в этот час вдруг стало всем светлей [5]

». Товарищ Данко, что с вырванным сердцем светил им в дороге остальным — из той же серии.

— Так вот, — продолжил я. — В своё время хумансы как-то дистанцировались от богов, позабыли славных предков почти что полностью. И огонь в крови, некогда полыхавший постоянно, сначала стал костерком, потом угольком, а потом и вовсе капелькой. Ма-а-ахонькой в остальном море тьмы, но — ещё существующей. Рождается человек, а у него в крови пламя, и с годами огонёк гаснет... Помнишь, как в детстве чудеса были реальными и не требовали доказательств, и мир был куда как загадочнее и, в то же время, куда как более понятным? Я зову это «внутренним ребёнком». Пока он жив — жив я. Умрёт он — и на одну полноценную единицу скуки, педантизма и прочих хренотеней станет больше. Ночь, лесочек, ветвь, верёвка... Почти по Блоку, да. В общем, суть-то уловил?

— Возможно...

— Так, ща попробую разжевать. Пока в нас жив такой ребёнок, пока он со-чувствует миру — жив и сам человек. Как только погаснет его огонёк, огонёк, заложенный в нас богами, — человек растворится, и его душу сожрёт обыденнейший обыватель, и место займёт серая масса квазиживущей протоплазмы. Понимаешь?

— Чего тут не понять-то? Но вспомни, о чём я говорил. Грань от твари дрожащей до имеющего право — слишком тонка. И нас, не спрашивая, толкают в ту сторону, где соблазн махать в свою волю топором, круша черепа старушек и прочих неудобных, слишком велик.

Лицо метаморфа перекорёжило, он захрипел, дёргаясь, и почти прокричал в быстро холодеющий воздух:

— Теперь понимаешь, почему я ненавижу Артаса? Люди сами должны решать, как поступить со своей человечностью. Никто не вправе просто придти и отнять её по собственной прихоти. Любой, кто поступит так, станет моим врагом.

Ящерки проснулись, проскользнули под комбез, ровным теплом согревая меня. Чудесные создания! Я довольно зажмурился и почти неслышно начал помуркивать. Звук рождался где-то между гортанью и нёбом, вибрирующей лаской и довольством проходя сквозь каждую клетку тела. Стало настолько тепло и легко, что я почти забыл о том, что благородный паладин тут вот лежит, буквально у моих ног, и грозится устроить карачун богам.

— Понял, Клеймор, как тут не понять. Только ты не забывай, что божественный огонь, что внутри нас, можно разжечь в такое пламя, что сами боги станут не опаснее и не страшнее детишек, играющих в песочнице. Люди сами творят свой мир и свои правила.

— Не забуду, — выдохнул метаморф. Кишки потихоньку заползали внутрь, прячась под растянутым комбезом. Ноги почти что закончили формироваться в прежние колонны с грунтозацепами. Свет первых звёзд оставлял странные, но от того не менее красивые рефлексы от металлических частей его тела.

Я сидел, оперевшись на руки, и смотрел в абсолютно чужие созвездия чужого, далёкого мира. Атмосфера и облака ещё ловили отсветы ушедшего за горизонт светила, мышцы наливались ватной слабостью, и очень хотелось спать. Метаморф молчал, Чук неторопливо нёс эльфу к нам, индеец залипал на тотем, а Лаганар... Старика носила нелёгкая один только чёрт знает где, и как-то совсем не верилось, что он поджарился и раскатался в блинчатую гармошку в спидере. Всё-таки дедок не без мозгов, и вряд ли у него настолько дефицит мозга, чтобы не покинуть леталку до столкновения. Шарится где-нибудь, небось, симпатяшных мумий за сухие попки тискает, или ещё чего.

— Рыжик... — вдруг буркнул Клеймор, пошевелив щупальцами. — Будь другом, помоги подняться?

Улыбаясь про себя от незамысловатого, но ласкового обращения, я протянул руку паладину. Моя ладошка полностью утонула в грабле метаморфа. Ну и тяжёлый, зар-р-раза! Сколько в нём весу, килограмм триста-четыреста?

Пластинки брони пощёлкивали, металл скрипел о металл, чешуйки наползали друг на друга, пока тяжёлое тело сгибалось. Терминатор, блин, средневекового розлива.

Туша паладина внезапно оказалась огромной, чуть ниже Чука. Мне пришлось упираться в песок и, скользя в нём, с матом и кряхтением, поднимать памятник отваге и суровости в лице бронированной задницы... э-э-э... в общем, биодоспеха и конструкции имени сэра Клеймора. Вроде бы до того, как его располовинили, он помельче был... От нагрузки мышцы спины напряглись, я почувствовал, как вдоль позвоночника стекает что-то горячее, липкое и очень мокрое. М-м-мать твою, паладин, а труселя мне кто стирать будет?! Я ж как домой вернусь, бревном валяться буду... Впрочем, думаю, сэру Клеймору вряд ли легче. Меня хотя бы не оставляло в половинчатой комплектации.

С кряхтением и скрипом брони паладин таки установился на обе, и гордо покачивался вслед переменчивому ветру. Ветер резкими порывами налетал со всех сторон, и потому Клеймор больше напоминал то ли массивную мачту с просевшим фундаментом, то ли сильно расшатанный флюгер.

Я попытался поймать его взгляд и понял, что Клеймор от этого увиливает, глядя куда-то промеж моих ушей. Жёстко корёжит парня, а помочь-то и нечем...

Метаморф положил руку мне на голову и как-то афигельно трогательно потрепал по макушке. Мать моя женщина! Какие же шикарные ощущения!

— Ты это... забудь. Не для тебя было.

Его слова прошли мимо ушей, ибо раздражённая эрогенная зона, коя всем своим пушисто-мурчаще-тёплым покрывалом накрыла меня целиком и полностью, через череп пустила корни в мозг и настойчиво требовала обзавестись собственной няшей, которая и будет чесать за ушками и топить в кавае.

С чудовищным трудом подавив желание закатить глаза и свернуться мурлыкающим комочком под неожиданно ласковыми пальцами метаморфа, я сосредоточился сначала на образе эльфы, но, поняв, что все мысли настойчиво вертятся вокруг её замечательнейших форм и тембре голоса, пришёл к выводу, что без скорейшей разрядки просто полезу на стены. Попандос... Капитальнейший... Как бы такими темпами не потянуло на противоположный нынешнему пол...