Макс Кроу - Ключ Эдема

— Я бы с радостью поехала с тобой, — грустно произнесла Элиана, — только Натан бен-Исаак ни за что не даст своего согласия. Он решил все за меня, как и звезды. Поверь, я многое бы отдала, чтобы на месте Закарии был ты.

— Я бы всё отдал за это, — неожиданно улыбнулся Хасим с теплотой закатного солнца. — Чтобы хоть раз заслужить от тебя взгляд, который ты бросаешь на него ненароком, когда думаешь, что этого никто не видит.

— Ты заблуждаешься, — нахмурилась она, убирая руки с нагретого камня, мимо которого тотчас побежали два строя муравьев. — Хочешь заслужить мое презрение? Стань предателем, наемным убийцей, живущим в клубах дыма от гашиша, бездумно выполняй приказы жестокого безумца!

— Я все это делал прежде, — Хасим повернулся к ней, — но оказалось, и этого не достаточно. Есть что-то, над чем мы не властны, как бы ни старались. Храни тебя Аллах, прекрасная моя Элиана, и знай, что я молюсь за тебя, где бы ни был. Все мы молимся.

Он положил цветок на каменную кладку забора, посмотрел на девушку с грустью, с которой можно лишь прощаться навсегда, и ушел. Элиана смотрела ему вслед, пока одежды ассасина не скрылись за поворотом. В груди давило, сжималось горло, и она быстрым движением спрятала оставленный Хасимом цветок в набедренную сумку. Да, тонкие лепестки и хрупкий стебель превратятся в пыль, но не на ее глазах. Пусть это случится незаметно, тихо, пусть в ее памяти цветок будет таким же живым и ярким, как в этот миг их последней встречи.

О том, что ей предстоит отправиться в Византию, Элиана узнала не так давно. Поначалу ей показалось, что Натан бен-Исаак смеется над ней, но он был серьезен, как никогда прежде. В последнее время он почти не уделял времени своей ученице, строго придерживаясь собственного обещания не вмешиваться в ее жизнь. Но обстоятельства вынудили его отступить от этого, чтобы отдать приказ. Элиана согласилась. Не потому, что верила, будто дорога с Закарией будет легкой. Господь милосердный, она была убеждена, что лучник либо убьет ее, либо сбежит, оставив ей жизнь. Но она знала другое. Натан бен-Исаак умирал. Он был стар, еще когда они впервые увиделись, нынче же это был дряхлый старик. Он редко ходил, его глаза были почти слепы. Все свое время он проводил, сидя в кресле у окна. Там же спал и читал лекции для Закарии. Молодые монахи помогали старику справиться с естественными нуждами, мыли его, и порой переносили на кровать или же, поддерживая под руки, обеспечивали ему прогулку не дольше нескольких слабых шагов.

Направляясь к старику проститься перед дорогой, она в дверях столкнулась с тем, кого бы предпочла больше не видеть. Закария посторонился, медленно утопая в тени, давая ей пройти. Элиане же казалось, что делая шаг в прохладу дома, она погружается в склизкий яд, распространяемый этим человеком.

— Тебе придется научиться смотреть на меня, — произнес голос у нее за спиной. — Очень скоро рядом не будет никого другого.

— У меня всегда останется возможность выколоть себе глаза, — с натянутой улыбкой ответила девушка, не оборачиваясь.

В ответ он чуть слышно хмыкнул.

Элиана коротко простилась с Натаном бен-Исааком. Ему было непросто даже держать веки поднятыми, чтобы удостоить ее взглядом. Он слабым голосом рассказал, что сложил в сумку какие-то бумаги для человека, который встретит их в Константинополе.

Когда она уже перебросила ремень сумки через плечо, старик нашел в себе силы и произнес:

— Да принесет тебе дорога понимание и смирение.

— Чтобы это случилось, мне нужен либо другой попутчик, либо бесконечный путь, — ответила Элиана, подходя к нему и присаживаясь перед стариком. От него пахло дряхлостью, а кожа казалась ломкой и прозрачной, как очень тонкий лист папируса.

— Однажды ты осознаешь, что самое ценное, самое важное ждет нас не в конце пути, а на его протяжении, шаг за шагом.

— Только если это не шаги в пропасть, — Элиана приняла его поцелуй в лоб и вышла.

Она знала, что это было прощание.

На пороге монастыря ее дожидался Иоанн. Он осмотрел девушку так, словно собирался позднее по памяти написать ее портрет, и коротко сказал:

— Да хранит тебя Господь.

— Если все ваши боги станут меня защищать, то передерутся, — ответила на это Элиана. Коротко на миг прильнула к невинным губам сухого, как придорожная глина, монаха, насладилась растерянностью его чувств, и ушла с улыбкой на лице.

Пустыня может казаться немой лишь тем, кто не умеет слушать. Ее песня не такая крикливая, как у моря, не такая приторная, как у леса. Она звучит в золотых песках и в красных трещинах на иссохшей глине, мелкими камешками, опадающими со спин холмов, когда махнет хвостом задремавшая ящерица.

Через пустыню пролегала дорога Элианы, чтобы не встретить никого лишнего на пути. Лошади шли в спокойном темпе, не уставая, и не останавливаясь. На одной ехала девушка, на другой — ее мрачный спутник, а третья и четвертая везли провиант и бесхитростные приспособления, что пригодятся в дороге.

Ни Элиана, ни Закария не промолвили ни слова за целый день, и даже когда остановились на ночлег, обходились без слов. Каждый поел, стараясь находиться друг от друга подальше, так же и легли.

Уснуть ей не удавалось. Все слышалось то шипение змеи, то шорох от лапок скорпиона, то чудилось, что Закария крадется, чтобы убить. Всю ночь она пролежала, не смыкая глаз. Едва небо посветлело, Элиана шумно принялась складывать лагерь, чтобы своими действиями разбудить крепко спящего Закарию. Но он поднялся, когда она уже находилась в седле. Утро прошло в таком же безмолвии. Дорога предстояла долгая, и Элиана думала о том, что это худшая из каторг: путь с ненавистным человеком. Лучше уж одной, чем в такой компании.

Весь день жарко пекло солнце. Изнывая от зноя, Элиана то и дело прикладывалась к бурдюку с водой. И в один из этих моментов лошадь неудачно оступилась. Девушка едва не выпала из седла, но удержалась, а вот бурдюк, разливая воду, полетел в песок. Ругаясь самыми сочными словами, она спешилась и подобрала емкость, которая вся теперь была в песке и снаружи, и внутри. С тоской Элиана посмотрела на оставшиеся припасы. Их стоило растянуть на дольше, поскольку до ближайшего источника было еще дня два пути: они выбрали извилистый обходной путь, чтобы не встретиться ни с воинами Саладина, ни с крестоносцами. Поселений здесь почти не было, а колодцы встречались так редко, что воду стоило беречь.

Раздосадованная Элиана убрала испачканный пустой бурдюк в подседельную сумку и вернулась на лошадь.

Спустя некоторое время в горле стало першить от жажды. Сказывалось нервное напряжение и бессонная ночь. Когда она стала кашлять и тяжело дышать, из упрямства лишь не беря отложенную про запас воду, перед ее лицом возник бурдюк, из которого донесся манящий всплеск.