Марк Романов - Астарта 2. Суд Проклятых

– Ты умираешь, – с ноткой брезгливости в голосе обронил Посланник. – И нет тебе спасенья. Исход один, и он давно загадан. Решайся, юный друг, пока не поздно. Ты можешь здесь остаться чьим-то кормом, а может, превратиться в горку плоти. Но можешь мне помочь, основой став для тех, кто будет после, кто за мною.

– Иди ты нах*** дважды, друг, тропой лесною… – задумчиво обронил Решка. – Тьфу ты, как прилипчив этот слог! – разозлился он на себя. Не может быть, не может быть только один выход. Должен быть другой план, не может не быть другого, – бормотал он, просматривая архивы наугад, стараясь залезать в проекты, сходные по описанию и кодам секретности с его собственным. – Если есть такое чмо, как этот клювонос, должен же быть и его антагонист. Не верю, что умники с этой летучей крысятни не пытались создавать противников Посланникам…

– Я знал бы всё, что было здесь когда-то, – презрительно фыркнул внутри голос инопланетного оккупанта. – Я создал МАСК, и маску я надел, что значит силу и главенство над созданьем…

Решка, или Макс, или кто-то совершенно иной, сидящий в кресле за пультом, пропустил мимо ушей признание Посланника в том, что вся действующая система власти, обороны и исследований той же Эклектики была создана, сформирована и тщательно выпестована самим же Посланником.

Человек в кресле, отрешившись от тревожно мигающих датчиков систем жизнеобеспечения и безопасности, смотрел на материалы дела, в котором, среди прочих, мелькнуло и его изображение.

Проект «Астарта» был закодирован странным пирамидальным знаком, требующим исключительного доступа. Всё, что смог извлечь из доступных материалов по проекту Решка, изображения участников и основную задачу: найти пропавшего сотрудника.

Решка почувствовал во рту солёный привкус. Почти тут же он ощутил, как из глаз и ушёл течёт нечто тёплое и липкое. Изображение перед глазами Решки дёрнулось и сжалось в узкую светлую точку. Он почти оглох и ослеп, тело полностью расслабилось и мягко сползло с кресла вниз. Голос Посланника в голове утих, как утихли все звуки вокруг.

Стало не просто тихо, а невыносимо тихо. Мало по малу перед взглядом прояснилось, и Решка увидел сидящего на маленьком плотике Макса, или самого себя. Молодой человек был чем-то рассержен и прятал за злобой страх.

Вокруг, куда хватало взгляда, плыли кометы, галактики, звёзды и туманности. Тут и там скопления светлячков космическими китами ныряли в бесконечную тёмную синеву космоса.

– Теперь мне можно уйти? – спросил Макс с плотика, не глядя на Решку.

– Да, Олеш, – не своим голосом сказал Решка молодому человеку перед собой, – теперь можно. Теперь тебя зовут Олеш Граут, и тебе всё можно.

– Сколько звёзд! – Гай привалился к тонким трубкам поручней, ограничивавших обзорную площадку «Яркой Иглы», высочайшего небоскрёба Планурум Дуо. – Только посмотри, как они сияют…

Его спутница тонко взвизгнула, прижимаясь к стенке гравилифта, и жалобно заявила:

– Блэки, милый, пойдём вниз… Мне здесь не нравится! Ветер…

– Да, и ветер! Пусть сильнее дует ветер! – Травкин поднял к небесам счастливое лицо, и раскинул руки, подставив ладони упругим струям воздушных течений. – А ещё можно дунуть моей новой смеси… И полетать.

Рыжеволосая наморщила носик, и брезгливо заявила:

– Ну, нет, дорогой, травиться какой-то там органикой я не собираюсь! – её рука скользнула по светящемуся синим сенсору лифта, и кабина распахнула створки. – Не вздумай меня искать.

– Не буду. Мне нужно небо. – Гай расцепил пальцы, стиснутые на ограждении, и раскурил длинную самокрутку. Проследив за разрываемыми ветром струями дыма, он мельком подумал: «Да и пропади они пропадом. Рыжие, лысые, блондинки и темноволосые…»

Небо над ним завилось спиралью, втягивая облака, куски строений, орбитальную станцию «Мэри Кей Симпсон 3», и гравилифт «Яркой Иглы», превратившийся в тонкую нитку серебряного цвета.

«Так, наверное, выглядит прохождение горизонта событий чёрной дыры – мелькнуло в сознании Гая, остававшегося неподвижным. Ветер не трепал волос, не касался разгорячённой кожи, утихнув. – Но откуда взялась чёртова дыра над Планурум?»

Насыщенный синий цвет небес, подкрашенных в нижних слоях серой дымкой смога промышленных районов, сменился глубокой чернотой космоса. Звёзды жалили глаза. Смотровая площадка медленно дрейфовала в вакууме, смыкаясь в кабину лёгкого истребителя. Встопорщившиеся плоскости с ракетными контейнерами и устаревшими лучевыми пушками, помаргивающие вспышками импульсов пакеты маневровых двигателей, запотевший бронеколпак и медленно дрейфующая на тонкой леске монетка с двуглавым орлом у самого «потолка». Ощущение невесомости и давящих на тело разнонаправленных векторов ускорения. Перегрузка. Руки сами ложатся на штурвал. В звуковой системе выросшего на голове шлема слышатся треск шифрогрупп и искажённые голоса, сыплющие командами, координатами и матерными конструкциями. Сетчатку обжигают импульсы плазмы, расцветающие рядом с кокпитом. Силовое поле звенит, отражая энергию, расплескивающуюся по невидимой сфере. Чуть сзади и ниже, над красной поверхностью планеты, разлетается во вспышке взрыва один из ведомых, и в эфире слышен короткий вопль ужаса и боли, обрывающийся вместе с жизнью неведомого пилота.

«Отстранённость, наблюдательность, анализ. Вот три кита мира сновидений. Они помогают понимать, что происходит на самом деле. – Гай думал короткими рублеными фразами, затягиваясь самокруткой, и крепко сжимая обитые мягким биопластиком рукояти. – Должно быть, забавно выглядит пилот, курящий в кокпите. Во время орбитального боя. Особенно – косяк с травяным сбором. Он так интересно торчит из-под откинутой дыхательной маски…»

Вопли гибнущих летунов и скрежет помех не мешали Чёрному Доктору получать удовольствие от прикосновения к моменту. Наоборот, они создавали необходимый фон для действия, как музыкальные инструменты создают канву и дают основу пению оперного певца. Сейчас, погружаясь в мелодию развернувшегося сражения, он скользил по поверхности сознания сидевшего за штурвалом, отмечая профессионализм действий и скорость реакций, удачные тактические маневры и неожиданные уклонения от выстрелов противника.

Слаженные поначалу действия пилотов уже превратились в свалку, которая со времён первых неуклюжих летательных аппаратов описывалась яркой идиомой английского языка «dogfight». В сполохах и вспышках разрывов сталкивались воля к победе, мастерство и стремление выжить. «И смерть скользила среди них, – вспомнил он строки какого-то давно забытого поэта, – покачивая тонким жалом, тенью бесплотного кинжала гася горячие огни»…