Виктор Точинов - Великая степь

Ладно, уж эта-то загадка вполне разрешима…

Багира осталась внизу, за рулем «уазика».

Гамаюн и Лягушонок со своей неизменной драгуновкой поднимались по склону невысокой сопки. Встречный ветер позволял надеяться, что загадочные охотники не слышали звука мотора. Беркута в небе не было, но его хозяева не могли уйти далеко.

Так и есть. Двое беркутчи верхами — внизу, в пологой седловине. Один — мужчина в годах, другой — почти мальчишка, осеней пятнадцать, не более. Беркут уже сидит на укрепленной на луке седла перекладине (на руке этакую громадину не удержишь); привязан — должник прикреплен к спутнике. Поохотился царь степных птиц удачно — молодой торочит к седлу добычу. Серо-желтую степную лисичку-корсака.

«Почему корсак?» — подумал Гамаюн, рассматривая колоритную парочку (они с Лягушонком залегли на вершине, оставшись незамеченными). Никуда сейчас корсачий мех не годится… А-а-а, вон оно что…

Беркут был молод, несмотря на огромные размеры, — ширина сложенных крыльев напоминала размах плеч крупного мужчины, клюв — с ладонь, тоже не мелкую. Но темная окраска перьев выдавала юный возраст. Хищные птицы как люди — с годами светлеют. Не то выцветают, не то седеют…

Гнездарь, решил Гамаюн. Этой весной взяли, с раннего выводка. Ишь, какой вымахал… Только-только натаскивать начали… И, судя по укромности места, — не для того, чтобы поднести пресветлому хану. Хотя тому по определению принадлежат все пойманные беркуты… Надо думать, налево пристроят… Такая ловчая птичка, хорошо выношенная, целого состояния стоит… Значит — других рядом быть не должно, в таком подрасстрельном деле лишние свидетели ни к чему.

Главное — не спугнуть их сейчас. Дунут в степь — и поминай как звали. По здешним буеракам у машин преимущества никакого.

Он поднялся, оставил автомат Лягушонку.

— Присмотри. И зря пальбу не начинай, знаю я тебя, ворошиловского стрелка… Если что — сам справлюсь.

Гамаюн спускался по пологому склону медленно, держа руки на виду. Ни за поясом, ни за спиной тоже оружия не было — он надеялся, что парочка злостных браконьеров за ханского егеря его не примет, И в бега не ударится.

Так и вышло. Нарушители высочайшего запрета не сбежали. Вместо этого без раздумий попытались прикончить пришельца.

Аркан взвился со скоростью языка лягушки, ловящей муху. Даже быстрее — но вместо мухи целью оказался кусачий шершень…

Волосяная петля опустилась точно на шею, парнишка-беркутчи мгновенно завернул коня — и чуть не вылетел из седла, не встретив ожидаемого сопротивления. Веревка бессильно волочилась по траве, как змея с перебитым хребтом.

Гамаюн стоял в той же позе. Нож исчез столь же быстро, как и появился. Петля валялось под ногами.

Но паренек попался упорный. Заложил широкую дугу и поскакал на подполковника с другой стороны. Молодой, но грамотный — хотел, чтобы внимание противника рассеивалось по двум направлениям. Впрочем, старший браконьер желания вступить в схватку не выказал. Сидящая над его седлом птица стоила дороже, чем жизнь юного помощника.

От первого, брошенного издалека дротика-джерида Гамаюн уклонился. Мог уклониться и от второго. Но стоило сразу показать любителям незаконной охоты, с кем они связались. И он, почти не шевельнувшись, — взял, выдернул из воздуха летящий в голову джерид. Парнишка проскакал стороной, снова развернулся в атакующую позицию — блеф чистой воды. Гамаюн успел заметить, что все гнезда джада пусты — дротиков оказалось всего два, не рассчитывал охотничек угодить в драку… Кончара у парня тоже не было, он выдернул нож — судя по цвету, медный…

Схватка с Карахаром на ножах? Даже не смешно. Пора заканчивать.

Он поднял трофейный джерид над головой и рявкнул что-то неразборчиво-грозное — как старшина-контрактник на первогодка, потерявшего от страха способности к восприятию речи… Молодой приостановил разбег коня. Старший остался на месте.

Гамаюн напряг пальцы — древко не поддавалось. Делали джериды из ветвей горного кустарника, растущего медленно и вырастающего очень прочным… Он сдавил сильнее — древко хрустнуло. Надломленный дротик описал высокую дугу и воткнулся перед копытами коня старшего беркутчи. Поговорим?

Браконьер сначала погладил встревоженного броском беркута, что-то сказал ему и надел на птицу колпачки-наглазники. Потом изогнулся с седла, выдернул из земли джерид. Поговорим.

Поговорить им не дали.

За спиной взвыл клаксон «уазика». Гамаюн обернулся. Издалека галопом неслись семеро всадников: кончары, полные джады, у троих — длинные, тонкие копья.

Без стрельбы не обойтись, понял Гамаюн.

Багира славилась крепкими нервами. Она издалека увидела заходящую сзади семерку, быстрым зигзагом въехала на холм, приготовила пулемет — но стрелять не стала. И Лягушонку запретила. Мысленно провела черту по жухлой траве — если семеро всадников пересекут ее тем же аллюром, они успеют положить всех. В Степи свои правила этикета — вскачь подъезжают только к врагам. Ко всем остальным, даже к незнакомцам — медленным шагом…

Стрелять не пришлось. Вновь прибывшие сбавили ход, затем остановились. Вперед выехал один, приблизился, спешился и… — Багира ничего не поняла — поздоровался с Гамаюном не принятым в степи способом. Вытянулся по стойке смирно и приложил правую ладонь к войлочному колпаку с лисьей опушкой…

Скрип стоял над Великой Степью — пронзительный, ввинчивающийся в нервные окончания, изматывающий тело и душу.

Скрипели оси десятков тысяч кибиток [11] Кочевники не имели понятия о подшипниках и смазывали, избегая возгорания, деревянные оси кибиток свежевытопленным бараньим жиром. При его наличии, разумеется. Если орда перекочевывала с таким скрипом — дела у нее были плохи. Голод, или падеж скота, или иная гуманитарная катастрофа… — ак-кончары шли на запад. Шли все, до последнего человека.

Дозорные Нурали-хана давно заметили их. Скакали по кочевьям хайдары — вестники войны. Горели сигнальные костры на курганах. Степь поджигали на пути катящегося людского потока — копыта и колеса кибиток попирали мертвую черную землю.

Степь пахла пожаром. Степь пахла войной…

Запах от костерка шел специфический.

Хоть деревья здесь, в предгорьях, и росли по долинам сбегающих к Балхашу речушек, но древесина для степняков — продукт слишком ценный. Из дерева делают древки оружия и кибитки — единственный дом кочевника. А на топливо идет кизяк — смесь сухих травянистых стеблей с сухим же верблюжьим навозом. Греет, конечно, и еду приготовить можно, но запах…