Константин Нормаер - Чужая глубина

В те времена священные голоса слышал чуть ли не каждый житель города, и в трудный час ихтианы поступали именно так, как велели им богини. У них была мощная защита — те существа, что пришли в этот мир по приказу подводных сестёр. Ихтианы делили их на хранителей и стражей. Одни сохраняли покой Порога, отделяющего город от внешнего мира, другие обучали нечеловеков жить в гармонии с более древними существами, что родились в самом сердце земли. Но главное, у подводных жителей была сила! Сила, которой не мог противостоять никто, даже эти своевольные жители Поверхности.

Раньше люди никогда не осмелились бы так безнаказанно вести себя в Подземье. Даже если бы вооружились до зубов и прибегли к помощи своих сложным железных машин. Ничего бы у них не вышло, потому что нельзя противостоять самой природе вещей. Такое правило было испокон веков — чти гармонию и соблюдай заветы, и Покровительницы всего сущего помогут тебе, чтобы не случилось и не произошло.

Так они жили долгие циклы, пока эти наглые людишки не решили запустить свои лапы в священную сокровищницу моря. Именно их Анук винил во всех напастях. А заодно и самого себя.

Почему он позволил себе усомниться? Почему дрогнул под грузом ответственности?

Пусть старый мир давно умер, и под гневом Покровительниц они были изгнаны из священного города. Пусть древние духи лишились силы и теперь способны лишь пугать недругов своим грозным видом. Пусть…Это абсолютно ничего не значит. Ещё ничего не потеряно! И он, мерила подводного мира, сможет изменить ход противостояния.

Анук убеждал себя как тяжело больной, верящий в скорое выздоровление.

Надежда. Она всегда помогает даже в самых безнадёжных ситуациях.

Голос знает, что нужно делать. Он говорит, отвести путников в Покинутый город. Так Анук и поступит. А его опасения? Всего лишь минутная слабость, не более того. Голос не подведёт. Покровительницы всё ведают наперёд. Они сказали Служителю Чета отпустить людей с миром, но тот не послушал, вырыл им яму, в которую угодил сам. А если бы слушал богинь, ничего бы этого не произошло.

Анук отвёл бы людишек в город, из которого нет выхода.

Анук отведёт людишек в город, где живут предки.

Анук не ослушается голоса Природы. Голоса Глубины.

На обратном пути Гилфрид не проронил ни слова. Он думал, тщательно взвешивая, правильно ли поступил, что предал бригадира, или же решение было опрометчивым, и надо было немного подождать? Не слушать уговоры ренегата? Сомнения плели свою вязь противоречий.

Вынув из нагрудного кармана часы, Большой Ух с грустью взглянул на застывший циферблат. До входа в эту чёртову пещеру они вроде бы снова начали подавать признаки жизни. Но вскоре, когда глубинщики миновали застывший в камне триплан, минутная стрелка в очередной раз замерла между пятёркой и шестёркой. Шестёркой. Даже ближе к ней. И не знаковое ли это событие?

Раньше Гилфрид не обращал внимания на окружавшие его унижение и раболепство перед более сильными соперниками. Благодаря этому он безнаказанно выходил сухим из воды во многих довольно сложных ситуациях. Прислуживал, пресмыкался и позволял над собой властвовать, но при этом, Гилфрид всегда знал, что несмотря ни на что он движется к своей цели широкими шагами. И не важно, что приходится терпеть оскорбления, получать тумаки и благодарить за насмешки. Да и кому какая разница. Привычка, дело такое. Но что же случилось теперь? Связной вроде бы осуществил задуманное — перешёл на сторону сильнейшего, и по идее, его служба должна была наладиться. Но, не успев насладится собственным успехом, он внезапно осознал, что выбранный им путь не такой уж и идеальный, как могло показаться вначале.

Поджав губы, словно строптивая мадам, Гилфрид покосился на мехиканца. Но тот даже не заметил его обиженной физиономии — погрозил связному пальцем, поудобней перехватил стреломёт и принялся подгонять обессилевшего ихтиана.

Осознание безвыходности пришло к Большому Уху не сразу. Он будто выдернул это чувство из глубины приглушенного эфира, когда прозвучал чей-то вкрадчивый голос, похожий на тот, что он услышал на холме долины Ау.

Безысходность. Он сам себя загнал в угол. И как бы ни старался убедить их Крошин, они вовсе не хозяева положения. Здесь правит только Глубина. Её щупальца везде и повсюду, а иллюзия обмана видна даже невооружённым глазом. И как он сразу не догадался? Очевидность момента настолько поразила Гилфрида, что он едва не застонал от обиды. Именно эта проклятая болезнь затуманила им всем мозги. И Гилфрид по собственной воле предал бригадира, переметнулся на сторону вовсе не сильнейшего, а слабейшего подводника.

Едва различимое тиканье часов заставило связного встрепенуться. Мир Подземья преподнёс очередной сюрприз. Секундная стрелка, затормозив у цифры двенадцать, все-таки поспешила завершить круг, а минутная нехотя сдвинулась с места на одно деление. Подобное чудо можно было объяснить как угодно: видение, иллюзия или откровенный обман глубины.

«Выкручусь… при первой же возможности… И больше не буду терпеть никогда и ни от кого даже капли унижения», — мысли как-то сами собой чётко сформировали в голове Гилфрида определённый план и последовательность действий. Да и как могло быть иначе? Если ты умеешь изворачиваться, врать, пресмыкаться и плевать хотел на заветы Первых мучеников, выпутаться из любой, даже самой патовой ситуации, не проблема. Главное, не ошибиться и предать окружающих тебя соратников в нужный момент. Раз и навсегда, так чтобы потом тебе не аукнулся этот скользкий поступок. А опыта в подобном деле Гилфриду не занимать.

Всё та же кружка — целёхонькая, без единой трещины. Все те же замершие датчики приборов и едва ощутимое потрескивание пробивается сквозь вязкую маету ожидания. Непонятно кого, неизвестно чего. Может быть, спасения, а может быть… Нет, скорее, именно смерти. Ведь Глубина не отпускает! Никогда и ни при каких обстоятельствах. И последствия её влияния накроют тебя с головой. Не сейчас, так через много месяцев или лет. Кстати сколько это?

Месяц? День? Утро? Вечер? В чем это можно измерить?

Под водой не существует иного времени, кроме как минутной и секундной стрелки. И ты можешь сколько угодно делить утекающую сквозь пальцы жизнь на равные отрезки бесконечного круга времени.

А может быть наоборот? Что если самая медленная это, как раз, минутная стрелка? Три роковых часовых рубежа. Боги времени. А может быть богини? Но почему именно три? Почему не пять? Или, к примеру, десять. А что? Между прочим, хорошее число. Любимое число Михаса. Он всегда считал именно до десяти. Когда закручивал болты или напевал какую-то песню, забывая слова. Ну, или хотя бы был в постели с какой-нибудь красоткой. Хотя, когда это было в последний раз? Нет, не на поверхности, а здесь на глубине. Тысячу?.. Пять тысяч оборотов маленькой стрелки?