Олег Верещагин - Возрождение

Но в это время он не думал так и об этом. Ему просто не нравилось смотреть на огонь свечей.

Но керосин и электроэнергию надо экономить. А свечей – старых, но вполне «рабочих» – оказался на станции просто огромный запас.

Раньше Володька никогда не задумывался, откуда он берется, свет. Что такое вообще – свет?

Он вздохнул, положил ногу на ногу и, сердито отведя взгляд от свечей, поднял с коленок наугад взятую книжку, которую хотел почитать, – на ее обложке какой-то молодой мужик с улыбкой на простоватом лице закручивал самокрутку, держа под локтем старую винтовку. Твардовский, «Василий Теркин»… стихи. Слова «Василий Теркин» были вроде бы знакомы… Володька пролистал с десяток страниц туда, обратно, снова туда – и вдруг зацепился глазами за строчки: «Моего не бойся мрака, ночь, поверь, не хуже дня…»

Он хмыкнул заинтересованно и вчитался внимательней…

Володька уронил книжку на колени. И ошалелыми, невидящими глазами, в которых был только прозрачный блеск, уставился в дверь, за которой выла пурга. Медленно покачал головой. Передернул плечами. Потом – подхватил книжку снова и почти ткнулся в нее носом, поспешно вчитываясь в строчки, простыми короткими словами неспешно рассказывавшие о том, как человек… нет, Человек!.. раненый, замерзающий, уже фактически полумертвый, воюет не с кем-нибудь – с самой Смертью!

Мальчишка опять отложил книгу. Пошевелил губами, что-то повторяя про себя, потом – недоверчиво посмотрел на свои руки, поворачивая их перед глазами так и сяк. Чуть нахмурился – с горькой досадой вроде бы… яростно мотнул головой, снова схватив книгу…

…Володька осторожно, бережно положил книгу на стол. Вытер рукавом водолазки взмокший, горячий лоб. Почти с испугом покосился на тонкую стопку листов в бумажной обложке, лежавшую на столе. Повторил тихо:

и вдруг негромко рассмеялся, а потом – резким, непреклонным движением скинул ноги с кровати…

Володька работал ножницами, недовольно косился на свечи – на столе в ряд – и размышлял. Дед убирался в станционном здании – была его очередь, и старик не пожелал ее уступать, хотя Володька и предлагал взять все это дело на себя.

Мальчишка потихоньку готовился к Новому году. Хотя, если честно, он не думал, что в этом есть смысл. Какой Новый год? 20…-й? Но этот счет почему-то теперь казался смешным и даже оскорбительным. 1-й? Почему и с чего? 3-й? А что это за дата, с которой надо отсчитывать годы вообще? Да и для кого их отсчитывать?

Но Володька любил этот праздник всегда. И видел, что и деду его хочется отпраздновать. А если так – то почему нет?

Но его угнетала бессмысленность того, как они живут.

Раньше Володька никогда не поверил бы, что можно злиться, когда нечего делать. Безделье ему всегда нравилось, «ценить каждую минуту», как призывали учителя в школе, он не умел и не хотел, потому что это твердили тетки-неудачницы, которые не имели ни авторитета, ни влияния на учеников, а в реальном, настоящем мире все покупалось за большие деньги, которых, Володька это понимал, у него никогда не будет. Но сейчас он просто-напросто боялсябезделья. Он не мог этого высказать, сформулировать… однако без слов ясно понимал, что безделье, бессмысленность – рано или поздно убьют не хуже мороза или голода.

Мороз и голод он смог победить. Но что делать с бездельем – не знал.

На отдельной полке были справочники и учебники по железнодорожному делу. Володька пытался в них разобраться несколько раз – и отступался, злясь на себя. Он не понимал половины слов. Не умел читать чертежи. Не разбирался в формулах. А дед многого не мог объяснить, потому что был просто дорожник. Когда-то мечтал стать инженером, но во время «освоения целины» (дед про это рассказывал – было почти совсем непонятно, но почему-то интересно слушать про палатки, работу, друзей, самодеятельные концерты… и думалось, что если только дед не врет, то жаль, что люди не остались такими, какими были тогда – наверное, не случилось бы всего этого вокруг!) понадобились дорожники, и он им стал.

Правда, дед знал много разного, что просто удивляло Володьку. И не только историй из своего прошлого. Это были умения и знания из какого-то иного мира, где люди хранили знания в голове, а не в компьютере – и не скучали наедине даже с самими собой…

Когда Володька окреп по-настоящему, то начал качать мускулатуру, ходить на лыжах по пять-десять километров в день и читать. Книг было довольно много – дед жаловался, что мало, а Володьке казалось – страшно много, не меньше сотни! И все – не читанные им. Читать раньше Володька терпеть не мог, а теперь быстро приохотился. Кстати, еще были рабочие компьютеры. Правда, с ограниченным запасом энергии. Но Володька все равно обрадовался, очень – как родным… а потом тщательно стер отовсюду все игры. Как наркоман в минуту просветления спускает в унитаз наркоту. Но наркоман вскоре, воя и дрожа, побежит искать поставщика, а Володьке некуда бежать за «наркотиком». Не к кому. И компьютер оказался годен лишь на то, чтобы смотреть старые фильмы из дедовой коллекции.