Андрей Дай - Андреевский крест

Совсем не весело бы было, если бы одной из таких помех кого-нибудь ненароком распилило пополам при переходе. По хорошему, стоило отключить к чертям собачьим творение очумелых ручек, и запустить переход с той стороны. Так что было просто замечательно, что Миха сподобился выйти нас поприветствовать. Оставалось только выдать Поцу соответствующие инструкции, но для этого нужно было как-то по-быстрому закруглить обещавший быть трудным разговор с Савой.

— Знаешь чего? — заявил я, опередив на секунду уже открывшего было рот майора. — Скажи: ты мне веришь?

— Верю, — кивнул тот. — Верил. А теперь уже и не знаю…

— Верь, — давил я. — Я понимаю, ты сейчас весь в непонятках. Поди, составил уже себе план, положение себе в компании золотоискателей определил и как этого добиться придумал. Но вот что я тебе скажу: давай народ из этого мира уведем сначала. Расселим, накормим. А потом сядем и поговорим.

— Вот даже как? — вскинул брови тот. — Из этого мира?! Ну считай — ты меня заинтриговал. Только…

— Потом, Олег! Сначала — люди.

Ответа дожидаться я не стал. Сорвался с места, чуть ли не бегом, рванул к что-то рассказывающему обступившим его людям Поцу. Боялся, честно говоря, что мой механик брякнет чего-нибудь этакое, из-за чего у народа любопытство страхом сменится. Что бы там не говорили, а чтоб шагнуть в переливающееся радугой марево нужно или точно знать что именно там, на той стороне. Либо отмороженным нужно быть на всю голову.

Ну, или еще — если остались за спиной сожженные мосты, и возвращаться уже просто некуда. Тогда не то что в Подкову, к черту в пасть запрыгнешь. Слышал байки, что будто бы средних лет тетка рукой автомобиль остановила от отчаяния. Вот это — чудо. А тут, всего-то на всего — один шаг сделать.

— Так жарко там, — басил Поц. — Потому в одной майке и выскочил. Думал здрасте вам сказать и обратно уйти…

— Вот и иди. Нечего тут простывать, — стараясь перекричать гул толпы, воскликнул я. — Мы сейчас генератор погасим, а ты с той стороны запустишь.

— Да легко, — обрадовался мой шофер. — Айн момент.

Никто его не удерживал. Миха оскалил свои лошадиные зубы, и скрылся за порогом. А я махнул Лехе, чтоб выключал натужно воющий двигатель. Радуга погасла.

Люди не расходились, ожидая продолжения зрелища. А я шепнул брату, чтоб быстро, пока какая-нибудь скандальная тетка не включила "сирену", строил народ и, хоть силой, хоть уговорами, но, главное — быстро, запихивал народ в иной мир. Благо, бойцы у Савы были все из бывших вояк. К дисциплине привыкшие, и приказы командиров обсуждать не склонные. Так что переход еще не успел вновь образоваться, а мичман уже начал образовывать колонну и рассаживать гражданских по квадрам. И как только Подкова поднялась и засверкала — на этот раз ровно, без непонятных всполохов — банда робингудов двинула в неизвестность.

— Чудо истинное узрел я очами своими, — перекрестившись прежде, и осенив крестом и без того светящийся переход, заявил мне Саня Коленок. — Чудо, не иначе, как Господом Всемогущим ниспосланное…

— Ты по человечачьи в натуре забыл как базарить? — хмыкнул я.

— А ты? — чуть наклонив лобастую голову, как перед дракой, ответил поп. — Сам-то на человеческом ли языке говоришь? Базарить… В натуре… Че-каво…

— Уел, — засмеялся я. — Хотя я стараюсь. Стыдно бывает, если какому-нибудь важному типу чего-нибудь этакое брякнешь. Вроде как не спрашивая, дело на меня ментами заведенное показываешь. А сам — как? Яж слышал, как ты о покаянии и Вере на фене ботал.

— Это ты верно сказал, — чуточку улыбнувшись, согласился Коленок. — Стыдно так говорить. И противно. Господь людям язык для другого дал. Чтоб молитвы ему шептать и песни петь. О любви говорить и здоровье другим человекам желать. А мы столько лет грязь эту изо рта изрыгали, дела поганые творили, что по гроб жизни теперь не отмолить. До того дошло, что иные иного, чистого языка и не понимают уже. Только не закостенели в грехе их души. Тянутся они к Свету Веры Его. Только и остается мне, что нести Веру как могу. А потом моленьями долгими прощения у Всевышнего просить.

— Выпросим, — махнул я рукой. — Бог — он высоко. Он все видит. Зачтет, поди, труды наши вместо слов. Тем более, что я и молитв-то не знаю.

— Там… — Саня ткнул ладонью с набитыми костяшками в сторону Подковы, — некому подсказать?

— Там — нет, — подтвердил его опасения я. — Там другие люди живут. На нас мало похожие. Они в других богов верят. И молитвы у них другие.

— То не важно. Гордыня то наша — Господу Всемогущему имена придумывать и именем этим других людей к покорности царям приводить… Раскопали, я так понимаю, значит все-таки то, что тогда Поц на Алтае нашел? Однако же, хотел спросить тебя о том, что за вратами сиими, да видно, самому придется идти смотреть. Примешь?

— Ты чего, Сань? — удивился я. — Ты мне как брат. И находка эта наша, общая. Ты же с нами был. Помнишь? Чего не пущу-то? Только там шум-гам. Место, конечно — райское. Море, пальмы, кокосы. Но все не просто. Крепость вынуждены строить. Вражин вокруг полно. Оружие у всех есть. Без ствола под подушкой спать не ложимся. А ты же, вроде как сам хотел уединения.

— Я в пустынь ушел, чтоб Бога найти.

— Нашел? — невинно поинтересовался я.

— Да. Нашел. Оказалось — зря уходил. Бог — он в сердце живет, не в скитах. Теперь чувствую долг свой — помогать иным Его чадам душей к нему прильнуть.

— Фигасе, загнул, — уважительно протянул я. — Но — уважаю. Торопись только, отец Александр. Иди, собирайся. Долго нам здесь оставаться нельзя.

— Так готов я… Только есть у меня к тебе, Андрей, еще одна… просьба. Уважишь, по старой дружбе?

— Сань, об чем… Не вопрос, короче.

Поп укоризненно показал головой, расслышав так и не сказанные мной сленговые словечки, но говорить начал о другом.

— У брата моего старшего, Николая, сын остался. Да ты знаешь. Вместе же гостинцы им в Питер возили… Теперь племянник мой вырос. Двадцать пять недавно стукнуло… В общем, здесь он. У меня в хате.

— Ого. Дядю попроведовать приехал?

— Не то чтобы, — почти невнятно пробубнил Саня. — Они там… Ищут его, в общем. Они с приятелем у одного серьезного человека много денег заняли, и надеялись у меня здесь отсидеться, пока шум не стихнет. Только… Короче, он… Как бы не мужик.

— Это как это? — не сразу врубился я.

— Он этот, — Коленок даже порозовел от смущения. — Гей он, короче. И приперся ко мне, гаденышь, с мужем своим. Негром.

— И биться сердце перестало! — в последний момент переиначил рвущееся с языка выражение я. — Офигеть!

— Не то слово, — тяжело вздохнул поп. — Грех-то какой! А и выгнать не могу. Родная кровь. Только, если я с тобой уйду, они тут долго не протянут. В город вернутся. А там их обязательно найдут. Таких… гм… не спрячешь. За их головы награда обещана, и не малая. Долго они, как сам думаешь, там проживут без меня?